Вадим Полуян - Ослепительный нож

Он вошёл, вскинул седые брови, повёл взором.

- Не готова?

Евфимия оторвалась от книги, встала с лавки, развела руками.

- Не готовлюсь. Всеволожский погрозил пальцем.

- Применить ли силу? Или своей волей образумишься?

Евфимия взяла руки отца, сжала его пальцы.

- Батюшка любезный! Ну присядь со мною на дорожку. Ну давай ещё раз пособоруем. Без ложных чувств, разумно, как в лучшие, приятнейшие наши дни.

Боярин с дочерью уселся нехотя.

- Обо всём переговорено. Твоё упрямство вылечится временем.

Евфимия обняла отца, уткнулась в благовонные его седины. Речь её потекла ровно, будто бы она урок отцовский отвечала. Выученный назубок.

- Месть, батюшка, тобой задуманная, против тебя же обернётся. Ты будешь поражён.

- Чем поражён? - не понял Всеволожский.

- Не чем, а кем, - поправила Евфимия. - И не Василиусом, он ещё не в силе. И не Витовтовной, в ней много зла и мало толку. Ты будешь поражён Москвой, её боярством. Сам посуди, снесут ли Патрикеевы - князь Юрий, сын его Иван и Ряполовские - Семён, Дмитрий, Лобан Андрей, и Палецкие-Пестрые, и Оболенские, и Кошкины с Сорокоумовыми, Плещеевыми, Акинфовыми и прочими, и прочими, чтобы их первые места заняли бояре Юрия Дмитрича, тот же Глеб Семёнович, Данило Чешко, Яков Жестков, Семён Морозов? А к ним ещё Шемяка приведёт своих, Косой своих…

- Московским время потесниться, - поник главою Иван Дмитрич.

- Не потеснятся, - возразила дочь. - Сражаться будут, аки львы. А с ними и купечество, и весь посадский люд, не терпящий сторонних пришлецов.

- Смирятся, - заключил боярин. - С князем Юрием придут не только галичане, а и вятчане, и костромичи, и тверичи, и угличане.

- Брат ца брата? - в ужасе воскликнула Евфимия.

- Не надобно таких высокопарных слов, - встал Всеволожский. - Не превращай простого в сложное. Клятвопреступник будет свержен. А боярство здешнее, погрязшее в придворной лести и круговой поруке, мне не преграда. При моём бесчестии никто из них не проронил ни слова.

- Стало быть, твоя обида выше покоя государства? - произнося эти слова, Евфимия хваталась за последнюю соломинку.

- Сейчас не время суемудрию, - насупился боярин. - Время делу. Верь в наш успех и следуй за отцом…

- …и стань женой Васёныша Косого, - попробовала дочь изобразить отцовский голос.

Иван Дмитрич улыбнулся.

- Кощунья! - Взяв дочь за плечи, поднял с лавки. - Хватит скоморошествовать. Сбирайся вборзе. Жена Василия Юрьича, считай, невдолге - великая княгиня. Так-то!

Дочь внезапно посуровела.

- Нет, я не еду, батюшка.

- Ты едешь! - крикнул Иван Дмитрич. - Велю связать, силком втолкнуть в карету… Пола-агья! - раскатился его бас по всему дому. Сенная девушка вбежала, будто стояла за дверьми. - Сбирай боярышню немедля… Анисья! - раздался новый зов. Пришла вдовая княгиня. - Следи, чтобы упрямица, не мешкая, была готова.

Оставшись наедине с сестрой, Евфимия спросила:

- Тоже хочешь ехать? Анисья опустила голову.

- Батюшка сказал, первым нашим постояньем будет Тверь. Сестрицу там увижу, инокиню Феодосию.

У нас обеих язва отняла мужей. Её судьба - моя судьба. Вот выдам замуж Устю… Устя! - позвала княгиня.

Племянница Евфимии вбежала, горя щеками.

- Матушка, я собралась.

- Помоги тётке, - распорядилась мать. - Полагая, - глухо зазвучал её голос уже в соседней боковуше, - не будь копушей.

- Спешу! - живо откликнулась Полагья.

- Увижу в Галиче своего света Васеньку, - делилась Устя с тёткой радостью.

Евфимия вздохнула: бедная племяшка, не ведала, что дед замыслил выдать за Василья Юрьича не внучку, а меньшую дочь.

- Будь другом, милая юница, - обратилась она к Усте. - Принеси-ка из чулана, из моего большого сундука, ту сряду, в коей я с Бонедей занималась. И ещё понку чёрную в дорогу.

- Зачем же чёрную? А для чего тебе штаны с рубахой? - удивлялась Устя.

- Беги, беги, - подтолкнула её в спину тётка.

Одна в одрине Евфимия всплакнула и тут же вытерла лицо. Приняв от Усти принесённое, переоделась, заявила, что желает пройтись по саду напоследок.

- Почему же напоследок? - удивилась Устя. - Мы сюда вернёмся.

Евфимия поцеловала её в лоб.

- Зачем целуешь, как прощаешься? - ещё раз удивилась Устя.

Боярышня, не отвечая, выскользнула из одрины.

Сумеречно было в огороде, или, как его чаще стали называть, в саду. Так больше нравилось Ивану Дмитричу. Здесь не росло ни чесноку, ни луку. Лужайка с превысокими качелями, далее яблони и сливы, ягодный кустарник. Боярышня спешила в дальний угол к высокому заплоту, давя палые яблоки.