Вадим Полуян - Ослепительный нож

- Вольно было тебе святотатствовать, - упрекнул Дмитрий за давешнее. - Икона ещё при Донском явилась боярину Ивану Овину. В честь её храм сооружён, монастырь переименован Успенским.

- Икона исчезла из собора Пречистой, - пасмурно сообщил Василиус. - Матушкин духовник архимандрит Феодосии допускает, будто боярышня могла взять святыню, отдать Ваське Косому при их сретении в Новгороде Великом. Ну а тот отвёз в Галич. Вот и наряжено было разбирательство. Доиск как доиск.

- Эх, господине! - шумно выдохнул младший Юрьич. - Ты взгляни на нашу спасительницу в недавней битве. Это ли беспристрастный доиск? А духовника твоя матушка, видимо, по себе искала. Икона, как объявил наш преподобный игумен Паисий, едва оказалась на Москве, в ту же ночь неведомой силою явилась на прежнем месте, в галицком монастыре, в своём храме. Я готов просить преподобного: Паисий привезёт тебе список святыни, лишь покровительствуй нашей Успенской обители.

- Попроси, брате, попроси, - обрадовался Василиус - Встретим с колокольным звоном и крестным ходом. Отпустим с грамотой о всяческом бережении галицкого монастыря.

- Добро, господине, - согласился Дмитрий. - Перейдём же от мытарств высших к мытарствам низменным. Дозволь немедля доставить страдалицу в покойное место, где ей обеспечат уход и помощь.

- Ты ведаешь сие место, брат? - голос великого князя сменился к худшему.

- Не твой же дворец! - не сдержал упрёка Дмитрий Юрьич.

Властодержец подошёл к клетке.

- Слышишь ли меня, Евушка? Видишь ли? Открой очи, скажи слово, дай пасть к ногам.

- Оставь её, господине, - попросил Красный. - Боярышня больна, нас не чует.

Когда они уходили, Всеволожа расслышала вопрос Красного и ответ Василиуса:

- Где старший брат мой? Где средний?

- Косой выслан под Москву. Слепого обихаживает княжна Устинья. Кстати, нашей Всеволожи племяшка. Шемяка выпущен из тесного заточения, выехал из Коломны.

Когда младший Юрьич вернулся с челядью и вязницу стали извлекать из узилища, она сызнова потеряла память. Не от беды или радости - от стыда. До смерти стыд объял, что в таком непотребном виде судила судьба попасть на руки Дмитрия Красного.

Очнулась щекой на его плече. Кареть цлавно ехала по Подольной улице, в Водяные или Чешковые ворота, дальше, дальше от Житничного двора…

- Евфимия! - просветлел прекрасный лик Дмитрия, увидевшего, как она открыла глаза.

Ошиблась когда-то матушка его Анастасия Юрьевна, проча Всеволожу за своего старшенького. Ей по сердцу младшенький.

- Евфимия! - ещё ласковее промолвил он. Всеволожа коснулась губами поддерживающей её руки.

На сей раз спасённая узница долго оправлялась от пережитого. Приютилась в одной из ложен Шемякина двора, поскольку младший Юрьич не имел собственного в Кремле. Двор этот находился между митрополичьим и Владимира Андреевича Храброго, где до замужества жила Марья Ярославна. Совсем рядом - две церкви, Николы Льняного и Рождества Пречистыя Богородицы на Трубе. Из первой по позову Дмитрия Красного навещал Всеволожу священник, служа заздравный молебен. Сослуживал ему княж дьякон Дементеи, что был вместо дядьки при Дмитрии, «ближним сберегателем». К Евфимии относился настороженно, как к случайной особе. «Изревновался!» - отзывалась о нём сенная девушка боярышни Раина, присланная Акилиной Гавриловной. В Нивнах Евфимия знала её среди тех немногих, что ничего ещё не умеют, учатся. Амма подобрала Раину на паперти московского храма. Отец девушки, хлебопашец, был вынужден пойти «в бдерень», то есть в вечную кабалу, к рязанскому вотчиннику, ибо подпала лесному пожару его собина и сгорела дотла. Не желая становиться холопкой, Раина сбежала в Москву, нищебродствовала в обществе попрошаек и оборванцев. Коноплястая, кропотливая и урядливая, она сразу же приглянулась боярышне простотой и искренностью. Дмитрий Красный терпел её. Не захотел отвезти боярышню в дом Мамонов, не доверял им после слухов о гибели своего отца князя Юрия, но не мог воспротивиться заботе Акилины Гавриловны о бывшей пестунье. Этой заботой и стала незаметная, приглядчивая Раина. Докучала она боярышне лишь одним: «привидениями»! Нет-нет да и выскажется: «У меня было привидение!» То есть ей привиделось нечто, чаще всего дурное. По рассказам Раины такой дар ещё в жилище ведьм обнаружился у неё после нескольких лет «тайного делания». Однажды заявила Агафоклии, будто та лишится перста. Место-блюстительница аммы Гневы и в самом деле вскоре потеряла левый мизинец, колючи дрова. Когда же Раина объявила, что все сёстры лесные в огне сгорят, девы запретили ей вести речи о «привидениях». Евфимия же терпела «несообразные несуразности». Однажды о дьяконе Дементее вещунья молвила: «Предаст тебя для невиданной казни!» Боярышня отмахнулась и позабыла об этом. Когда же о Дмитрии Красном услышала «не жилец», рассердилась: «С чего ты взяла, дуравка? Князь свеж, как летнее яблоко!» - «Ах, - сокрушалась лесная дева, - розов-то розов, а белизной пугает». Ну что с выдумщицей делать? Однако стоило Раине поведать об очередном «привидении» - «Здесь, в Шемякином доме, свершится зло: великому князю изымут очи!» - Всеволожа разгневалась так, что седмицу не разговаривала с девицей.