Зинаида Шишова - Великое плавание

— Так, так, — сказал он, — хорошо. Но только я не знаю, стоит ли помогать мальчугану, который так хорошо умеет лгать, как ты.

Я застыл на месте от изумления, а синьор Томазо, взяв какую-то бумагу со стола, стал читать, поглядывая на меня:

— «Возраст — тринадцать лет, рост средний, лицо румяное, в веснушках, волосы густые, русые, кудрявые, глаза серые». Как, ты сказал, тебя зовут?

— Франческо, — пролепетал я в смущении.

— Даже имени ты не догадался переменить, — сказал синьор Томазо, посмеиваясь. — Куда же ты задумал бежать, Франческо Джованини?

Моряки, оставив кости, с интересом прислушивались к нашей беседе.

И я был рад, когда синьор Томазо, обратясь к глашатаю, сказал:

— Альбертино, объясни же добрым господам, в чем дело.

Глашатай поднялся с места, взял доску и, ударив в нее колотушкой, оглушительно, как на базаре, закричал:

— «Слушайте, слушайте, добрые граждане Генуи! Монна Джованина Джованини обещает пять венецианских дукатов тому, кто укажет местопребывание ее единственного сына, Франческо Джованини, задумавшего убежать из дому на одном из кораблей, направляющихся в Испанию».

От изумления я остолбенел. Кругом меня говорили и смеялись, а я щипал себя за руку, так как мне показалось, что все это я вижу во сне.

— Если за каждого мальчугана, убегающего в море, будут платить по пять дукатов, мы скоро сделаемся богачами, — сказал один из моряков. — Месяца не проходит, чтобы я не выловил в трюме двух-трех мальчуганов, которые умоляют меня взять их с собой в Африку или на Азоры. И каждый из этих малышей мечтает о жемчугах, золоте и благовониях. А я сам не ходил дальше Картахены и возил только кожу да маслины.

— Кто же, собственно, нашел мальчика? — спросил высокий седой моряк.

— Орниччо, или Альбертино, или ты, Томазо?

— Деньги мы, разумеется, разделим на три равные части, — пояснил глашатай, кладя мне руку на плечо. — А я берусь доставить его домой.

— Вы не получите денег, синьоры, — сказал я, дрожа от волнения, — потому что я не тот, за кого вы меня принимаете.

— Брось отвиливать, мальчуган! — заметил глашатай. — Синьора Джованини выложит сейчас нам все денежки до последнего сольдо.

— Добрые синьоры, — сказал я в отчаянии, — я не понимаю, что случилось, но я действительно Франческо Руппи, я никогда не собирался бежать на корабле и рассказал только что всю свою жизнь, ничего не утаив.

Моряки обступили меня, без церемонии разглядывали и поворачивали в разные стороны.

— Нужно было прямо спуститься в трюм и залезть куда-нибудь в тюки с товаром, тогда тебя не поймали бы, цыпленочек, — посоветовал молодой, франтоватого вида моряк с красным лицом. — Но через два месяца все равно ты с ревом вернулся бы к мамаше, потому что море совсем не такая веселая вещь, как это кажется издали.

— А за это время твоя мать выплакала бы все глаза по тебе, — строго сказал высокий моряк с повязкой на глазу. — Не думай долго, Томазо!.. Альбертино, забирай мальчика! И поскорее известите монну Джованину!.. Идемте, господин приказчик, так как мне тоже нужно в банк.

— Нет, — ответил синьор Томазо в раздумье, — следует еще расспросить мальчика. Если мы ошибаемся, горе бедной женщины будет еще сильнее.

Громко разговаривая и смеясь, моряки двинулись к выходу.

В это время в комнату вошел Орниччо с блюдом дымящегося соуса.

— Не уходите, синьоры, — крикнул он, — обед готов!.. Вымой руки, Франческо. Синьор Томазо, я думаю, его нужно покормить: не знаю, ел ли он что-нибудь с сегодняшнего утра.

— Со вчерашнего утра, — поправил его глашатай, заглядывая в бумагу.

— Вчера, в день святой Анжелики, он убежал из дому. Где ты нашел его, Орниччо?

— Мы подрались с ним на площади, — ответил Орниччо. — Я первый его задел, и за это мне здорово влетело. Потом мы помирились. Он рассказал мне свою историю, а я ему — свою. Потом мы шли мимо гавани. Он хотел попроситься на корабль, но я отговорил его.

Слова Орниччо были покрыты громким хохотом.

— Ты пойман, цыпленочек, не отнекивайся больше, ты собирался убежать на корабле! — закричал веселый молодой моряк.

— Альбертино, веди его немедля домой! — распорядился, останавливаясь в дверях, человек с повязкой. — Подумайте о горе его матери!

— Ты нашел себе плохого товарища, — обратился глашатай к Орниччо, когда моряки и приказчик ушли. — За полчаса он налгал нам больше, чем базарный предсказатель за полдня. По его словам, он работал у серебряника, потом у него украл блюдо монах, а у монаха его отобрал солдат.