Валерий Поволяев - Атаман Семенов

— С-суки! — продолжал реветь Луков.

— Они-то тут при чем? Это генералов надо долбать, Луков, а не пехтуру. Окопались у нас в штабах немцы, что хотят, то и делают... Разные Ранненкампфы, Орановские и прочие... Гадят нам, гадят, гадят... А пехтура тут ни при чем!

Луков ничего не слышал, продолжал бушевать, спасибо, на помощь Белову подоспел Никифоров, вдвоем они посадили его на землю и отняли шашку. Лишившись шашки, Луков словно враз сломался, опустил голову, плечи у него затряслись. Из его горла выпросталось, смолкло, возникло вновь тоненькое задавленное сипение — страшное, незнакомое, которого мужчина должен был бы стыдиться, но Луков не стыдился.

Потянулись фронтовые будни, похожие друг на друга. Семенов занялся тем, что хорошо умел делать, — носился с казачьими разъездами по немецким тылам и сеял там страх.

Под началом генерала Крымова на Северном фронте находилось две дивизии — Уссурийская конная, куда входили и забайкальцы, и Четвертая Донская казачья. Идея более крупных рейдов по вражеским тылам витала в воздухе давно, увлекала и казаков и штабистов. Увлекся ею и генерал.

Вскоре на его счету было уже пять глубоких рейдов. Ужас при виде казаков охватывал немцев, докатывался до самого Берлина. Короткое слово «казакен» жестким ветром неслось по хуторам и небольшим, очень уютным германским городкам, заставляло бюргеров прятаться в подвалы.

Один из самых лихих рейдов совершили обе дивизии сразу — с прорывом фронта в районе неприметного, но очень гадкого местечка Тришки — оно было укреплено слишком уж хорошо, ни обойти его, ни в лоб взять.

Задача перед казаками была поставлена простая: когда в лоб на Трншки пойдет наша пехота, ударить по этому зловредному, пропитанному кровью местечку с тыла.

После полуторачасового жестокого боя над издырявленными крышами местечка поднялся белый флаг — немцы сдались.

Семенов со своей сотней получил задание прорваться дальше и перерезать в немецком тылу Таурогенское шоссе. Пусть там наберется побольше «воды» — людей, повозок, грузовиков, а потом этот «котелок» накрыть поплотнее крышкой и под днищем разжечь жаркий огонь, все и сварятся. Подъесаул Семенов не удержался, азартно потер руки — такие задания ему нравились.

Сотня его была усилена двумя десятками казаков — получился довольно внушительный отряд. Сметая все на своем пути, он пронесся по нескольким городкам, хуторам и местечкам, рубя выскакивающих к конникам немецких солдат, гикая дико и взбивая до небес серую снежную пыль.

— Казакен, — неслось по хуторам впереди отряда, — казакен!

И захлопывались кованые железные двери погребов, которые невозможно было взять гранатой, скрывая в своей темной глуби перепуганных бюргеров и их домочадцев; жизнь замирала не только на хуторах, где народу раз-два, и обчелся, но даже в городах с населением в несколько десятков тысяч человек. Казаков боялись.

Однако перерезать Таурогенское шоссе сотне Семенова не удалось — слишком большие силы немцев перемещались по нему, перекрыть такую трассу можно было только силами дивизии. Молва о казаках неслась далеко впереди семеновской сотни, и немцы стали заранее готовиться ко всяким неожиданностям, казаков старались не подпустить даже к насыпи — начинали бить из пулеметов. Кроме того, немцы организовали здесь патрулирование, и четыре грузовика постоянно курсировали по Таурогенской дороге туда-сюда: несколько раз казачки пробовали выбраться на шоссе и всякий раз натыкались на грузовики и пулеметы.

Огонь немцы открывали сильный — мышь не проскочит. А казаки — не мышь... Приходилось откатываться от шоссе. И хотя сотню Семенова утяжелили несколькими пушками на конной тяге, но те не помогли летучему отряду — у немцев орудий было более чем достаточно.

Немцы, решив запереть отряд Семенова, бросили против него целый батальон — он-то и должен был загнать казаков в мешок, а заодно взять под усиленную охрану единственный мост через реку Венту.

Впрочем, в мешке этом оказался не только отряд Семенова — оказалась целая дивизия вместе с генералом Крымовым.

Тем не менее занять мост немецкий батальон не успел — его атаковали. Атаковали не только забайкальцы, но и уссурийцы, и приморские драгуны. Батальон отбил атаку, захлебнулась вторая атака, третья также не удалась — немцы выставили перед собой повозки, прикрылись ими и повели шквальный огонь из винтовок и пулеметов.

К той поре подтянулись застрявшие в сырых низинах проселочной дороги пушки, казаки поставили их на прямую наводку, и орудия дали по опрокинутым телегам и фурам несколько залпов. Земля задрожала под ногами — недаром артиллерию зовут «богом войны»: вверх полетели колеса от фур, доски, изломанные оглобли, измельченные в мусор деревянные станины повозок — любо-дорого было смотреть на работу артиллеристов.