Борис Васильев - Вещий Олег

– Знак! Великий Перун обратил огненные очи свои к Берсиру!

В прежнем торжественном молчании верховный жрец подошел к мертвому Берсиру, коснулся жезлом его ярко накрашенных губ.

– Берсир требует руки убийцы. Он должен представить ее на верховном судилище!

Раздался тяжкий скрип огромных несмазанных колес, и к погребальной лодье медленно приблизилась повозка, которую, изогнувшись, волокли четверо в изодранной одежде: двое мужчин и две женщины. Судя по прическам и лоскутьям одеяний, это были хазары, предназначенные в очистительную жертву бессмертной душе Берсира. По обеим сторонам шли полуголые помощники палача, время от времени резко щелкая бичами. Повозка остановилась у колоды, помощники сняли с нее мертвенно-синее тело Закиры. Палач вырвал топор из колоды, занес его над головой; один из помощников сноровисто уложил на колоду правую руку бывшей домоправительницы Нежданы. Сверкнул топор, и мертвая кисть осталась на колоде. Палач высоко поднял ее, показал всем и швырнул в корму лодьи.

– Голова убийцы будет отделена от туловища через сорок дней! – громко возвестил старец. – Сколько жертв требует твоя оскорбленная тяжким предательством душа, Берсир?

Он вновь коснулся жезлом мертвых уст, высоко вскинул его и грозно указал на хазар, тащивших повозку:

– Мужчину и женщину!

Раздался дикий женский крик. Помощники палача схватили первую попавшуюся под руку пару. Сверкнули ножи, крик сменился стоном и хрипами. Помощники подхватили еще бьющиеся в агонии тела и, раскачав, бросили в погребальную лодью к ногам мертвого сына конунга.

– Уберите убийцу от погребального костра, – возвестил жрец. – Душа великого воина рузов оскорблена ее присутствием.

Помощники забросили тело Закиры в повозку, чудом оставшиеся в живых хазары вновь впряглись в нее и потащили от лодьи, понукаемые угрожающе щелкающими бичами.

И опять воцарилась тишина, пока не замер скрип тяжелых несмазанных колес. Потом жрец поднял жезл.

– Скоро твоя душа отойдет от нас с дымом погребального костра, и великий Перун дарует ей вечно блаженную охоту в своих бесконечных угодьях. Но негоже сыну конунга охотиться одному, подобно славянскому татю. Тебе нужны любимая собака и любимый конь, охотничий рог, услада и уход.

Два воина вывели вороного жеребца, третий вел на поводке снежно-белого пса. Следом шли юноша с охотничьим рогом через плечо и две девушки с распущенными волосами. Они не кричали и даже не плакали, только мелкая дрожь сотрясала самую молодую и красивую. Палач сменил топор на длинный, остро наточенный нож и спокойно перерезал горло сначала коню, потом – собаке. Их уложили у кормы прямо на сухие ольховые поленья, палач отложил нож, вынул короткий меч и прошел к середине лодьи, остановившись напротив сурового старца. Старец поднял жезл, и дрожащая, как в ознобе, девушка молча пошла к палачу. Она держалась из последних сил, ей с детства внушали, что слезы и вопли оскорбляют душу покойного, она знала и о судьбе, которая ожидала ее, если возлюбленный погибнет первым, и только это давало ей сейчас силы идти навстречу собственной смерти. Подойдя, остановилась в шаге от палача, медленно подняла богато расшитый нагрудник и закрыла им лицо. И палач, оценив ее мужество, покончил ее жизнь одним точным ударом в сердце. Она коротко всхлипнула, опустила нагрудник и рухнула на колени. Два немолодых дружинника подняли ее тело и бережно уложили в лодью справа от Берсира. Когда это было исполнено, к палачу направился юноша с охотничьим рогом. Он был без головного убора и уже посвящен в воины, о чем свидетельствовал русый чуб на гладко выбритой голове, вздрагивающий при каждом его шаге. Он шел тверже девушки, не стал закрывать лицо и умер такой же быстрой смертью. Воины уложили его слева от сына конунга, и тогда настала очередь служанки. У нее хватило сил дойти до палача, но их недостало, чтобы встретить смерть молча. Она вдруг закричала, и верный обычаям палач резко ударил ее лезвием меча по горлу. Крик захлебнулся в бульканьях, кровь толчками била из перерезанного горла, тело сотрясали судороги, и дружинники положили ее к ногам мертвеца еще полуживой.

Обряд был завершен в полной тишине, нарушаемой лишь предсмертными хрипами мучительно умиравшей служанки. Впрочем, это никак не могло ни остановить, ни даже замедлить древних ритуальных обрядов. По знаку жреца из-за черной молчаливой толпы женщин вышли девушки в светлых платьях, с распущенными волосами. Каждая несла охапку можжевельника, которым они и накрыли полную мертвых тел погребальную лодью так, что лишь одна голова Берсира виднелась поверх ароматных ветвей. Подождав, когда уйдут девственницы, суровый старец подал знак, и с четырех концов лодьи вспыхнули факелы. Их несли еще не посвященные в воины мальчики, и было их ровно четыре. «Сейчас все решится», – подумал Донкард.