Михаил Волконский - Жанна де Ламотт

– Объяснение очень просто! – улыбнулся старик. – если это для тебя – загадка, то дело в том, что наркоз не действует на алкоголиков – вот и все…

Джузеппе и тут был разбит.

– Я этого не знал! – сказал он.

– Мало ли чего еще ты не знал и на знаешь… Ты вот готовишь празднество, а на самом деле тебе нужно было бы готовить себе погребальную процессию, так как ты умрешь скорее, чем думаешь… Кончатся твои злодеяния. А без тебя распадется и это преступное общество. И тогда я смогу сказать: «Ныне отпущаеши…» Прими мой последний совет: постарайся покаяться! Через час ты почувствуешь себя дурно, а через три часа умрешь! Призови к себе духовника! Дольше я не могу оставаться с тобою, мне нужно спуститься вниз в твоем доме к другой умирающей или, вернее, уже давно умершей в этой жизни, а теперь готовой путем смерти воскреснуть к новой жизни, а именно к Жанне де Ламотт.

Как предсказывал старик, так все и было.

Несчастный аббат Велио, окончивший цикл своей жизни под присвоенным именем дука дель Асидо, ровно через час почувствовал нездоровье и через два часа умер, не призвав к себе духовника.

Когда старик вошел к Жанне, она заметалась по постели и отстранилась, думая, что к ней явился мнимый дук Асидо. Но старик подошел к ней и тихо проговорил:

– Я – тот, который прислал вам извещение о тайном ходе из этого шкафа наверх…

Княгиня Гуджавели повезла умирающую Жанну на юг, боясь, что наступившие в Петербурге холода будут гибельны для де Ламотт, и больше никогда ни о самой Гуджавели, ни о Жанне не было никаких известий.

Саша Николаич женился на Наденьке Заозерской, мать которой была урожденная графиня Косунская и которая поэтому по праву получила огромное наследство, хранившееся в Париже и раскрытое Тиссонье на основании записи из молитвенника и медальона, заложенного Орестом и затем немедленно выкупленного Тиссонье.

Супруги Николаевы стали одними из самых богатых людей, но их значительное состояние не осталось в дальнейших поколениях, потому что им пришлось разделить его между своими детьми, которых у них было двенадцать человек… Впрочем, в те времена бывало и побольше!..

Анна Петровна нянчила, ухаживала, обувала и одевала своих внуков и внучек, переселившись совсем жить в детскую.

Фрейлина Пильц фон Пфаль стала вязать сапожки для детей Наденьки, а напульсниками для бедных занималась только по праздникам и воскресеньям, потому что производить в эти дни другую работу считала грехом.

Француз Тиссонье, получив от Наденьки порядочный капитал и, кроме того, ежемесячную ренту, распростился с Николаевыми и поселился в «прекрасной Франции», приобретя себе несколько акров земли и называя это своим поместьем. Изредка он писал Николаевым напыщенные письма, и просил их сделать честь приехать к нему в гости и говорил, что если они не найдут у него роскоши, то уж во всяком случае найдут все необходимое.

Борянский женился на вновь найденной им любимой женщине, зажив правильной семейной жизнью и занявшись воспитанием дочери.

Бывший граф Савищев утешился тем, что уехал путешествовать.

А Орест продолжал пить. Одно время он под влиянием убеждений Наденьки перестал было пить и, желая стать на стезю трезвости, искренне пытался образовать себя наукой, для чего пошел в кунсткамеру, в академию наук, но увидел там в спирту сохраняющихся монстров, и это погубило его опять. Он стал пить уже на основании науки, доказывая, что спирт предохраняет, как он сам видел в академии наук, человеческое тело от гниения и что, в сущности, все равно: как ему пропитывать себя спиртом – извне, как это сделано в кунсткамере, или изнутри, как это желает он сам… На него даже Наденька махнула рукой по пословице: «Горбатого лишь могила исправит».

Конец