Нестор Кукольник - Иоанн III, собиратель земли Русской

— Что ты сердишься, милостивец, — говорила она ласково. — Не обидел ли тебя боярин? Темная и простая женщина, да авось помогу тебе…

— Ты… мне? — гость презрительно улыбнулся, а у Василисы заболело сердце; ей стало стыдно, обидно…

— Как знать! — сказала она с кротостию и голосом, прерывавшимся от волнения чувств. — Иная мошка вола кусает насмерть…

Гость взглянул на Василису. Мы уже знаем, что она была весьма недурна собой, но чувство, оскорбленное незаслуженным презрением, увеличивало ее оттенком сознаваемого самодостоинства. В это мгновение можно было подумать, что в гридне, у дверей, стоит переодетая боярыня и неловко прикидывается прислужницей. Гость невольно остановился, и сердце его несколько смягчилось.

— Нет, милая! — сказал он печально. — Никто мне не поможет; был один, да его упрятали… Тот был знатный колдун, много мог…

— Эх, боярин, у меня есть соседка, а у той соседки старик знакомец; так уж подноготную знает; соседка и сама смекает, какой хочешь заговор снимет, на кого ни вздумаешь, заговор наложит.

— Неужели? Из каких же они?..

— Соседка та — не ведаю, а старик больше на жида смахивает; я часто видела его, часто слушала; говорит, будто пиво бархатное льется; да как пошел по Москве толк про тайное жидовство, я туда и ходить перестала, да и отлучаться-то от дому теперь страшно…

— А где живет твоя соседка?

— Показать могу, а уж рассказать не сумею. Попала я к ней ненароком; только у меня и есть знакомка, что эта соседка, да Кирило, что кравчим у Ряполовских. Ну, да этот…

Василиса махнула рукой; гость смотрел на нее с жадным любопытством…

— Так этим путем хотела ты мне помочь?

— Этим ли, другим, то мое дело; да как тебе помочь, коли горя не знаю. Коли дворская какая опала, так у меня есть рука, последний знакомец. — Василиса зарделась. — Он теперь у отца много значит…

— Косой! Он-то и враг мой; он-то и хочет выжить из хором царских несчастного Максимова!

— Так это ты Максимов? Так это у тебя зазноба…

— Господи Боже! Кто сказал тебе?..

— Постой! Еще не все!..

— Боярин идет! Уже в садах! — прокричал в дверях татарчонок.

— Пропала моя головушка! Скажет Косому! Нет, только ты меня не выдай; я буду на тебя жаловаться; винись, не отнекивайся, придумай важное дело…

— О? Готово, готово…

— Притворись преданным, покорным… Завтра утром об эту пору…

— Где?

— Тут опасно!.. Может Косой зайти; сам выдумай, я прибегу, куда велишь…

И Василиса бросилась навстречу боярину и, заливаясь слезами, завопила: не ходи в хоромы, государь боярин, пошли опросить; силой кто-то вошел, меня оттолкнул; синяк на руке, никак не могу выжить; ходит по гридне, тебя поджидает…

— А челядь?

— Ну уж твоя челядь! Ты со двора, и все со двора. А Луку я боялась от пленника отозвать: думаю себе, а что, если тому пленнику пришел на помочь…

— Умно! Да кто же он такой, не сказывается?..

— То-то и чудо, сам себя называет; говорит, что он Максимов, пришел со двора государева за важным делом…

— Ваня Максимов! Да это мой любимец! Я его, что сына, жалую! Ваня мой, где он? Что с ним случилось, кто его обидел! — С этими словами боярин ввалился в гридню; у Максимова глаза вспыхнули, кровь бросилась в лицо…

— Уж не греки ли, полно, на тебя наклеветали? Кто огорчил тебя, Ваня?..

— Сын твой, Косой, — отвечал Максимов прерывающимся от душевного волнения голосом; он готов был наговорить боярину тьму грубостей, но, заметив, что позади боярина Василиса, сложив на груди руки крестообразно, низко преклонилась, понял немой совет и продолжал покойнее: — Я не снес бы такой обиды, если бы молодой князь не был твоим сыном. Ты знаешь, государь боярин, как я предан тебе, светлейшему и первому нашему сановнику; я служил верно на том месте, куда ты меня поставил, и за верную службу сын твой назвал меня дерзким псом, выгнал из сеней, не дозволил стоять на страже у гроба, столько мне драгоценного…

— Успокойся, Ваня! Косой мой — добряк, да горячка. Дворского сана еще не носил и чина не знает; он сам теперь жалеет; я его журил за скорость. Я вас помирю и ручаюсь, будете друзьями… На вынос пойдем вместе, а пока закусить не мешает. Василиса!.. Тяжкая ночь, а не подкрепиться доброй пищей, не достоишь и службы. Велика, неизмерима еще наша утрата. Ох, Ваня! Теперь много хлопот разом приспело. Государь убит потерей сына, огорчен братом Андреем Васильичем, опечален смутой церковной, возмущен лукавством тайных и дерзостью явных врагов… Речка забушует — окрест страх стелется, а что, если заволнуется море-окиян?.. Так, Ваня, велика поднялась погода; чем выше стоишь, тем сильнее ветер бьет… Господи Иисусе Христе, спаси и помилуй!..