Нестор Кукольник - Иоанн III, собиратель земли Русской

Возвращаясь из Кремля с Леонидом, сыном Иоанна Рала, своим молодым наперсником [11] Наперсник — друг и доверенное лицо, которому поверяют сокровенные мысли и тайны. , Андрей у самых ворот Греческой слободы повстречал мистра Леона, который, в богатой одежде, на великолепно убранном коне, ехал в Москву; за ним двое слуг везли походную аптеку и хирургические инструменты.

— Принчипе! — сказал по-итальянски мистр Леон, удерживая своего коня и слезши с лошади. — Я рад, что тебя вижу.

«А я очень не рад», — подумал Андрей, с приметным отвращением и боязнию взяв за руку жидовина.

— Кого едешь морить?..

— Спасать, следовало бы сказать; по крайней мере, заплатят. Позволь, принчипе, на одно слово… Меотаки на кладбище…

— Знаю.

— А где же сто златниц?..

— Безумец, да разве я обещал?..

— Когда я лечил его, не ты ли сказал Хаиму: «О, я дал бы сто златниц, если бы мой друг Аристарх переселился на двор отца Мефодия».

— А! Так ты убил его?.. Ты отравил несчастного?.. А я думал, что мой бедный Меотаки умер естественною смертию. Постой же, поганый жидовин! Я раскрою твое скверное дело, не то подумают, что я твой сообщник… Я мог сказать, я мог желать смерти Меотаки, но сулить, подкупать… О! Да ты злодей, и находишься при дворе сестры моей, — это опасно…

Мистр Леон побледнел.

— Принчипе, — сказал он, оглядываясь. — Ты хочешь погубить меня и очернить себя, а я был тебе полезен, могу и еще быть тебе полезным…

— Едва ли! Откровенно говорю тебе, что, если бы я встретил смерть лицом к лицу, уж тебя бы не позвал… Но помириться с тобой я, пожалуй, готов…

— И поверь, что я буду тебе союзником лучше многих.

— Согласен! Но скажи, куда ты это так разрядился?

— В Кремль! Ездовой прискакал: Елена, царская невестка, занемогла…

— Елена! — воскликнул Андрей, задумчиво посмотрев на врача. — И ты не спешишь? Болезнь, видно, не опасна…

— Да, дурнота, — отвечал жид, принужденно улыбаясь. — У нее это часто бывает…

— То есть, когда надо повидаться с мистром Леоном и расспросить у него о том да о другом…

— Неблагодарные! Откуда же вы все узнаете про придворные дела? Вы знаете, что затевают противу вас Патрикеевы и Ряполовские, владеющие умом молодого князя и Елены. Уж не Мовша ли твой сидит мухой на теремных обоях и подслушивает? Если бы не… Да что говорить! Неблагодарность — идол человечества. Если я умою руки, вас всех живыми съедят Ряполовские. Сегодня по закате солнца соберутся ко мне добрые люди; приходи — увидишь, услышишь!

И Леон не без труда влез в седло и поспешил в Москву со своими помощниками. Андрей задумчиво смотрел ему вслед.

— Ваше величество! Кажется, беседа с мистром Леоном была не совсем приятна? — сказал Рало, подойдя.

— Ты угадал, Леонид! Я боюсь этого жидовина; напрасно вы привезли его из Италии.

— Государь московский нам поручил привезти врачей и художников; мы могли залучить охотников, а кому охота ехать в Москву, особенно после смерти Антона. Удивляюсь, как нам удалось привезти и этих семерых; правда, из них только один грек, наш сродник, и один итальянец, оружейник, — все остальные жиды. Впрочем, мистр Леон и в Италии был в славе…

— Рало! Я боюсь его! Он кует противу нас злое дело.

— Я слышал, что у него собираются многие бояре, противники Патрикеева и Ряполовских; странно, что в то же время он в чести у Елены, а ты знаешь, как любит Елена мою сестру, ее детей и всех нас… Поверь, что он служит двум господам и с обоих берет большие деньги.

— Такой предатель не страшен. Важной тайны он ни тут, ни там не проболтает; он мелочной и фальшивый торговец, и должно надеяться, что скоро попадется, как попался Антон. Одно мне не по сердцу: это то, что ему очень нравится Зоя.

— Моя Аспазия! Это ты с чего взял?..

— Моя! Ох, эта Аспазия пока ничья; беда в том, что многие могут считать ее своею…

— Ты с ума сошел, Леонид; если она не сдастся мне, так, надеюсь, другие…

— Другие. Я не хочу сердить твое величество.

— Вздор, говори, я требую…

— Другие моложе… Другие богаче… Хотя положительно я и не смею сказать про Зою, что она отдалась уже кому-либо, что уже есть счастливец… Нет! Но Зое хочется замуж; она сманивает не любовников, а женихов, чтобы было из кого выбрать…

— И ты знаешь хоть одного из них?..

— Всех!

— И ты молчал, и ты мне друг!

— Я жалею даже, что теперь проговорился, я боюсь нрава твоего; ревность…

— К кому? Неужели к мистру Леону?..

— И этот недурен, но Ласкиров сын Митя — красавец; живописец Чеколи богат и наружностью, и способностями; ты сам восхищался портретом Зои; а когда Чеколи поет, Зоя тает, млеет; этот из жениха легко может поступить в любовники, если захочет. Я люблю тебя, Андрей, и потому не свожу глаз с Зои; у меня свои лазутчики; ты знаешь, что у нашего отца Мефодия теперь довольно большое училище, туда ходят учиться не только наши, но и дети многих бояр и князей; я видел между учениками князя Холмского, сына знаменитого полководца, видел Тютчева, Образца, детей важных московских бояр; для своей академии Мефодий нанял еще у покойного Меотаки большой сад и там философствует со своими учениками. По смерти Меотаки Зоя, по твоей милости, получила свободу, и это с твоей стороны большой промах; Зоя проводит иногда целое утро в плетеной беседке, разделяющей большой сад от малого; она видима тут и невидима, по воле; тут ее видал Ласкир, здесь она с ним познакомилась; она знает имена всех учеников, расспрашивает о достатке и значении их родителей. Ну, и я знаю всех ее женихов…