Льюис Уоллес - Бен-Гур

Я упоминаю об этом, братья, не из гордыни, и вы это поймете, когда я расскажу вам, что шастры учат нас – Верховный Бог носит имя Брахмы; что Пураны, или священные стихи Уп-Ангас, повествуют нам о Добродетели и Добрых Делах, а также о Душе. Итак, если брат мой позволит мне заметить, – говоривший почтительно поклонился греку, – за много веков до того, как об этом стало известно людям его страны, две великие идеи – Бог и Душа – поглотили все силы индусского сознания. Позвольте мне продолжить объяснения и сказать, что Брама по учению все тех же священных книг есть воплощение триады – Брахмы, Вишну и Шивы. Из них Брахма считается создателем нашей расы, которую в процессе создания он разделил на четыре касты. Во-первых, он населил нижние миры и вышние небеса; затем он создал для земных существ землю; после чего из его уст произошла каста брахманов, наиболее близко подобных ему самому, высочайших и благороднейших, единственных учителей вед, которые в то же самое время изливались из его уст в законченном виде, идеальном воплощении практического знания. Затем из своих рук он создал кшатриев, или воинов; из груди его, местопребывания жизни, произошли вайшья, или производители, – пастухи, земледельцы, торговцы; из ног его, как символа низкого падения, родились шудры, или слуги, – рабы, прислуга, рабочие, ремесленники. Обратите внимание, что, согласно закону, рожденному тогда же, человеку одной касты запрещается становиться членом другой; брахман не может опуститься в более низкие касты; если он нарушает закон своего собственного круга, то становится изгоем, он перестает существовать для других, кроме таких же изгоев, как и он сам.

При этих словах воображение грека, представив все последствия такого падения, пересилило его напряженное внимание, и он воскликнул:

– В таком состоянии, о братья, как же нужен человеку любящий Бог!

– Да, – добавил египтянин, – такой любящий Бог, как наш.

Брови индуса скорбно сошлись; справившись со своими чувствами, он продолжал более спокойным тоном:

– Я был рожден брахманом. Таким образом, моя жизнь была предопределена до самого ничтожного действия, до последнего часа. Мой первый глоток молока; наречение меня именем; вынос меня на улицу и мой первый взгляд на солнце; посвящение меня в первую ступень брахманства – все сопровождалось чтением священных текстов и пышными обрядами. Я не мог ходить, есть, пить или спать без страха того, что могу нарушить какое-нибудь правило. Нести же кару за это, о братья, пришлось бы моей душе! В зависимости от серьезности нарушения душа моя попала бы на одно из небес – нижайшее из них принадлежит Индре [6], а высочайшее Брахме – или была бы отослана обратно на землю, чтобы вести там жизнь в облике червя, мухи, рыбы или животного. Наградой же за безупречное поведение стало бы блаженство, или сопричисление к Браме, что представляет собой не существование, но пребывание в абсолютном покое.

Индус позволил себе минутное раздумье и затем продолжал:

– Эта часть жизни брахмана называется первой ступенью – ученичеством. Когда же я был готов подняться на вторую ступень – я имею в виду, когда созрел для женитьбы и обзаведения хозяйством, – я задавал много вопросов всем, даже брахманам, и стал еретиком. Из глубины колодца я узрел льющийся сверху свет; стремился подняться к нему и увидеть, что проливает свет на всех нас. И наконец – ах, какой же это был тяжкий труд! – я стоял в свете дня и созерцал принцип жизни, важнейший элемент веры, связующее звено между душой и Богом – любовь!

Морщинистое лицо мудреца смягчилось, он с силой всплеснул руками. Наступило молчание, во время которого двое других смотрели на него, причем грек – сквозь заливавшие его лицо слезы. Через несколько минут индус продолжил свою речь:

– Счастье любви заключается в действии; мера же ее в том, что кто-то готов сделать для других. Я не мог пребывать в покое. Брахма заполнил мир столькими несчастными. Шудры взывали ко мне, как и бесчисленные верующие и жертвы. Остров Ганга Лагор находится там, где священные воды Ганга исчезают в Индийском океане. Туда я и направил мои стопы. В тени храма, построенного там для мудрого Капилы [7], вознося молитвы вместе с его учениками, которых священная память об этом святом человеке собрала вокруг его жилища, я думал обрести покой. Но дважды в году сюда приходила процессия паломников, жаждущих найти очищения в водах реки. Их страдания укрепили мою любовь. Противясь порыву заговорить, я замкнул свои уста, поскольку единое слово против Брамы, или Троицы, или же шастриев означало бы верную смерть для меня; любое сочувствие к изгоям, участь которых – умереть в горючих песках, – произнесенное благословение, поданная чашка воды, стало бы приговором для меня, а я – одним из них, потерянным для семьи, страны, касты. Но любовь побеждает! Я говорил с учениками в храме; они прогнали меня. Я разговаривал с паломниками; ответом мне был град каменьев, заставивший меня покинуть остров. Я пытался проповедовать на стогнах городов, мои слушатели в ужасе бежали от меня или пытались убить. В конце концов во всей Индии не оказалось места, где я мог бы найти мир и покой – даже среди изгоев, поскольку, и будучи падшими, они все равно веровали в Браму. Оказавшись в таком положении, я стал искать одиночества, чтобы скрыться от всех, кроме Бога. Я поднялся к истокам Ганга, к горним высям Гималаев. Когда я взошел на перевал Хурдвар, откуда река в еще незамутненной чистоте начинает свой путь на равнину, я помолился за свой народ и счел себя навсегда потерянным для людей. Через груды камней, взбираясь на скалы и ледники, по пикам, казалось достигающим небес, я смог добраться до Лангцо, озера неописуемой красоты, лежащего у подножий Тизегангри, Гурлы и Кайлас-Парбот, трех гигантов в короне вечных снегов, ослепительно сияющих в лучах солнца. Там, в центре земли, откуда берут начало Инд, Ганг и Брахмапутра, текущие в трех разных направлениях, где прародители человечества возвели свои первые хижины и где они разделились, чтобы заполнить своими потомками мир, оставив после себя Балк, мать всех городов, в ознаменование этого великого события; где природа, возвратившаяся в свое первоначальное состояние и уверенная в своей безопасности, приглашает мудрецов и изгнанников, обещая безопасность для одних и одиночество для других, – именно здесь и пребывал я наедине с Богом в молитве, посте и ожидании смерти.