Льюис Уоллес - Бен-Гур

– Амра, Амра, неужели это моя мама? И Тирца? Скажи мне, я не ошибаюсь?

– Заговори же с ними, о хозяин, поговори с ними! – сквозь слезы произнесла она.

Не дожидаясь ее новых слов, он, протянув вперед руки и плача от счастья, бросился к матери и сестре, крича:

– Мама! Мама! Тирца! Это же я!

Они услышали его слова и, всхлипнув, тоже бросились было к нему. Но внезапно мать остановилась, отшатнулась назад и произнесла старинное заклятие:

– Стой, Иуда, сын мой; не приближайся к нам. Нечисты, нечисты!

Слова эти не были обычаем, вошедшим в ее плоть и кровь за долгие годы ужасной болезни; они были рождены страхом за сына, и страх этот был еще одним проявлением святой материнской любви. Хотя они сами и были исцелены, но в складках их одежды могла таиться зараза, готовая наброситься на нового человека. Но у него ничего подобного и в мыслях не было. Перед ним стояли его самые близкие люди; он произнес их имена, и они ответили ему. Кто и что могло бы помешать ему воссоединиться сейчас с ними? И через секунду все трое, столь долго разделенные, уже сжимали друг друга в объятиях, обливаясь слезами.

Когда первый восторг от обретения прошел, мать сказала:

– В нашем счастье, дети мои, не следует нам быть неблагодарными. Начнем же нашу новую жизнь с признательности Тому, Кому мы все столь много обязаны.

Они опустились на колени, к ним присоединилась и Амра; так что молитва в устах старшей из женщин прозвучала подобно псалму.

Тирца повторяла слова молитвы вслед за матерью; то же делал и Бен-Гур, хотя и не со столь же незамутненным сознанием и не задающейся никакими сомнениями верой. Поэтому, когда они, окончив молитву, поднялись с колен, он спросил:

– В Назарете, мама, где этот человек родился, его называют сыном плотника. Кто же он такой?

Взор женщины, исполненный нежности, остановился на ее сыне, и она ответила так же, как и самому Назаретянину:

– Это Мессия.

– И откуда же исходит его сила?

– Мы можем судить по тому, что эта сила сделала с нами. Скажи мне, применял ли он ее когда-нибудь дурно?

– Нет.

– Вот тебе и ответ. Он получил свою силу от Господа.

Не так-то просто в одночасье избавиться от надежд, взлелеянных годами и ставшими частью всего существа. Хотя Бен-Гур и понимал рассудком, что они не более чем мирская тщета, амбиции его продолжали еще свою собственную жизнь в его душе. Он пока еще упорствовал в своих заблуждениях, как упорствуют в них до сих пор люди, меряющие Христа по себе. Сколь плодотворнее бы было им мерить себя по Христу!

И естественно, мать была первым человеком, подумавшим о чисто житейских вещах.

– Что мы будем делать теперь, сын мой? Куда направимся?

Тогда Бен-Гур, вернувшись к повседневным заботам, увидел, что малейший намек на недуг исчез с обновленных членов его семьи; что каждый из них снова стал точно таким же, каким он был до болезни; что плоть их снова сияет чистотой, словно кожа младенца – как и у Наамана [149], вышедшего из воды, – и он, сняв с себя накидку, набросил ее на плечи Тирцы.

– Возьми ее, – улыбаясь, произнес он, – до сих пор прохожие избегали глядеть на тебя по одной причине, теперь же без этой накидки они не смогут не смотреть на тебя.

Когда он снял накидку, обнаружилось, что к поясу его привешен меч.

– Разве сейчас идет война? – удивленно спросила мать.

– Нет.

– Тогда почему же ты вооружен?

– Возможно, надо будет защищать Назаретянина.

– Неужели у Него есть враги? И кто же они?

– Увы, мама, далеко не все из них римляне!

– Разве Он не сын Израиля и не мирный человек?

– Никто больше Его не привержен миру; но, по мнению раввинов и теологов, Он виновен в куда большем преступлении.

– Каком преступлении?

– Он учит, что и необрезанный неиудей столь же достоин Царства Божия, что и иудей самых строгих правил. Он принес в мир Новый Завет.

Мать ничего не сказала, и все четверо укрылись от солнечных лучей в тени дерева, росшего у скалы. Как ни хотелось им всем поскорее очутиться у себя дома и узнать, что происходило с каждым из них за годы разлуки, Бен-Гур смог убедить их в том, что необходимо повиноваться закону, действующему в подобных случаях. Потом он подозвал к себе араба, ждущего его, и велел ему отправляться с лошадьми к Овечьим воротам и ждать их там у входа в Вифезду. После этого они пустились в путь по дороге, ведущей через Масличную гору. Но путь к городу совсем не походил на путь оттуда; они шли быстрым шагом и без всяких усилий. Через краткое время они добрались до гробницы, недавно построенной неподалеку от гробницы Авессалома [150], в долине Кедрона. Женщины стали собирать свои вещи, а Бен-Гур поспешил заняться всем необходимым для обустройства их в новом положении.