При этом открытом тет-а-тет она затронула вопрос о своей будущности и объявила, что хочет выйти замуж.
– У меня семьсот тысяч франков, – говорила она, – и признаюсь вам, что если бы я встретила человека, одаренного честолюбием, который сумел бы понять меня, я изменила бы свое положение. Знаете ли вы, о чем я мечтаю? Мне бы хотелось быть простой гражданкой, войти в честную семью и сделать счастливыми мужа и детей.
Нормандцу очень льстило расположение мадам Шонц, но брак с ней, ему, тридцативосьмилетнему человеку, которого июльская революция сделала судьей, казался ему безумием, такой шаг требовал, конечно, обдуманности. Заметя его колебание, Аврелия Шонц сделала «наследника» предметом своего остроумия, шуток, презрения и вернулась опять к Кутюру. Через восемь дней спекулянт, которому она доверила свои средства, предложил ей свою руку, сердце и будущность – три вещи одинаковой стоимости. Так жила Аврелия Шонц, когда герцогиня Гранлье заинтересовалась жизнью этой Беатрисы в улице С.-Жорж.
По совету аббата Бросета герцогиня просила маркиза д’Ажюда привести в ней короля политических головорезов, известного графа Максима де Трайля, эрцгерцога богемы, самого молодого из молодых людей, хотя ему было уже пятьдесят лет. Ажюда пригласил Максима пообедать вместе в клубе, в улице Бож, и потом предложил пойти поиграть в карты к герцогу Грандлье, который был болен подагрой и сидел дома. Хотя зять герцога Грандлье и кузен герцогини имел право ввести его в салон, где он ни разу не был, но Максим сразу понял, что значило подобное приглашение: он был нужен герцогу или герцогине. Клубная жизнь, позволяющая играть с людьми, которых не принимают у себя, была обычным явлением того времени.
Герцог сделал честь Максиму – вышел к нему, хотя больной. После пятнадцати партий в вист он пошел спать, оставив свою жену с Максимом и д'Ажюда. Герцогиня с помощью Максима сообщила о своем проекте Трайлю и просила его содействия, делая вид, что нуждается только в его совете. Максим выслушал до конца, не проронив ни слова и желая, чтобы графиня прямо обращалась к нему за помощью.
– Я все понял, сударыня, – сказал он тогда, окидывая ее и маркиза тем тонким, глубоким и лукавым взглядом, каким подобные плуты умеют всегда смутить своих собеседников. – Д’Ажюда подтвердит вам, что если кто-нибудь в Париже и может вести такую двойную игру, то это я, и при этом, не вмешивая вас, и даже не говоря о том, что я был сегодня здесь. Но только сначала займемся предварительными переговорами Леобена. Чем можете вы пожертвовать?..
– Всем, что потребуете, – отвечала она.
– Хорошо. Итак, вы удостоите меня чести принимать у себя герцогиню де Трайль и протежировать ей?
– Да разве ты женат?… – воскликнул д’Ажюда.
– Я женюсь через две недели на наследнице очень богатой, но совершенно буржуазной семьи; это жертва моему политическому убеждению. Я действую по принципу правительства. Я меняю кожу. Вам понятно теперь, герцогиня, как важно для меня, если вы и ваша семья примите мою жену; я надеюсь, что буду депутатом после отставки моего тестя, и мне обещают уже дипломатический пост, что вполне подойдет к моему богатству. Я не вижу причины, почему бы моей жене не быть так же хорошо принятой, как мадам Портандюэр, в том обществе молодых женщин, в котором блещут мадам ла Басти, Жорж Монфриньез, Лесторад, Геник, д’Ажюда, Ресто, Растиньяк, Ванденесэ. Жена моя красива, а за остальное ручаюсь я! Согласны вы на это, герцогиня? Вы благочестивая женщина, и если вы скажете да, то ваше обещание поможет мне вполне устроить мою жизнь, вы же сделаете этим еще одно доброе дело. Я долго царил среди виверов, но теперь всему конец. К тому же наш герб лазурное поле с золотой химерой, изрыгающей огонь, с красными и зелеными пятнами и с горностаевым мехом; герб этот нам дал Франциск I, который счел необходимым отблагодарить лакея Людовика XI, и мы графы со времен Екатерины Медичи.
– Я буду принимать вашу жену и покровительствовать ей, – сказала торжественно графиня – и мои не отвернутся от нее, даю вам слово.
– Ах, герцогиня, – воскликнул видимо растроганный Максим, – если и герцог не откажет мне в своем внимании, то ручаюсь вам за успех вашего плана, но, – продолжал он через некоторое время, – вы должны следовать моим указаниям. Это последняя интрига в моей холостой жизни, она должна быть выполнена особенно хорошо, так как речь ведь идет о добром деле, – прибавил он, улыбаясь.
– Вам повиноваться? – проговорила герцогиня, – значит, нельзя скрыть, что я замешана во всем этом?
Читать дальше