– Друг мой, чтобы быть чем-нибудь, нужно заставить говорить о себе! – сказал он, уезжая, королю Алансона, Букье, другу своего отца. – Через шесть месяцев я буду более известен, чем вы!
Так объяснял Фабиен направление своего времени. Он не господствовал над ним, но покорялся ему. Начал он с богемы, области нравственной топографии Парижа, (см. «Принц богемы и сцены парижской жизни»), где, благодаря своей преднамеренной расточительности, был известен под именем «наследника». Ронсере воспользовался бывшей любовью Кутюра, красивой мадам Кадин, одной из новых актрис, пользующейся успехами на второстепенной сцене, и для которой в продолжение своей призрачной роскоши он отделал великолепно помещение в нижнем этаже с садом в улице Бланш. Таким-то образом познакомились Росере и Кутюр. Нормандец, желавший приобрести готовую роскошь, купил обстановку Кутюра и все украшения, которые тот принужден был оставить в квартире: беседка для курения, деревянная галерея в сельском вкусе, решенная индийскими циновками, и украшенная глиняными вазами, через которую проходили в беседку во время дождя. Когда хвалили помещение Ронсере, он называл его своей «берлогой». Провинциал скрывал, что архитектор Грендо приложил здесь все свое старание, как Стидман в скульптуре, и Леон де Лара в живописи; самолюбие было у него так велико, что он готов был прибегнуть ко лжи, только чтобы возвыситься. «Наследник» дополнил это великолепие оранжереей, обращенной на юг, не из любви к цветам, а чтобы поражать публику своим садоводством. Теперь он почти достиг цели. Сделавшись вице-президентом какого-то общества садоводства, во главе которого находился герцог де Висембург, брат князя Чиавари, младший сын покойного маршала Верно, он украсил свой мундир вице-президента лентой Почетного Легиона, полученной ин после выставки продуктов; вступительную речь оп купил за пятьсот франков у Люсто, но произнес ее так смело, как будто она была его. Он был замечен благодаря одному цветку, который ему дал старый алансонец Бланде, отец Эмилии Бланде, но который Ронсере выдал за цветок из своей оранжереи. Но этого успеха ему было мало. «Наследник» желал прослыть умным человеком и старался сойтись с известными людьми, чтобы заимствоваться их славой; план, трудно исполнимый, так как он мог расходовать только восемь тысяч франков. И Фабиен де Ронсере обращался поочередно и безуспешно к Биксиу, Стидману и Леону де Лара с просьбою представить его Аврелии Шонц, желая попасть в этот зверинец разного рода львов. Он так часто угощал обедами Кутюра, что Кутюр категорически доказал мадам Шонц, что она должна принять этого оригинала хотя бы только для того, чтобы сделать из него изящного лакея, без содержания, для поручений, которые неудобно давать прислуге. Аврелия Шонц разгадала Фабиена в три вечера и сказала себе:
– Если Кутюр не подойдет мне, я уверена, что запрягу этого, моя будущность теперь твердо стоит на ногах.
Дурак, над которым все потешались, сделался избранником Аврелии. Предпочтение могло быть оскорбительно для Фабиена, если бы он знал планы Аврелии, и никто не мог догадаться о таком выборе, так как выбор был более чем невероятен. Аврелия кружила Фабиену голову, украдкой посылая ему улыбки или кокетничая с ним на пороге двери, провожая его последним, если Рошефильд оставался дома. Она часто брала его в ложу третьим, говоря, что пользуется от него маленькими услугами, и не знает, чем отблагодарить его. Мужчины, как и женщины, обладают одинаковым тщеславием, желанием уметь внушать любовь к себе. Любовь Аврелии Шонц должна была особенно льстить самолюбию того, кого она избирала в возлюбленные своего сердца и дарила, по-видимому, бескорыстной привязанностью. Изображая из себя великосветскую даму и на самом деле не уступая им ни в чем, она должна была бы быть и действительно была предметом гордости для Фабиена, который настолько увлекался ею, что являлся не иначе, как в полном параде: лакированных сапогах, лайковых перчатках, вышитой рубашке с жабо, в самых разнообразных жилетах, одним словом, со всеми внешними проявлениями глубокого почитания.
За месяц до совещания герцогини с аббатом мадам Шонц открыла Фабиену тайну своего происхождения и свое настоящее имя, но он не понял цели такой откровенности. Через две недели Аврелия, пораженная недалекостью нормандца, воскликнула: – Боже, как я глупа! Он ведь, кажется, вообразил, что я люблю его на самом деле!
Тогда она повезла «Наследника» в своей коляске в Булонский лес, так как с год уже пользовалась маленькой коляской и парной низенькой кареткой.
Читать дальше