Оноре де'Бальзак - Сочинения

Калист поднялся с Беатрисой на эту скалу, откуда открывался дивный вид, где гранитные декорации превосходили все ожидания. Надо ли объяснять, почему Камиль скрылась так быстро. Как дикое раненое животное, стремилась она к уединению. Своим неожиданным появлением она спугивала из норок крабов, занятых своеобразной жизнью, застигая их врасплох. Чтобы не быть связанной женским платьем, она надела вышитые панталоны, короткую блузу, касторовую шляпу, палку ей заменил хлыстик. Камиль всегда гордилась силой и ловкостью. В этом костюме она выглядела гораздо красивее Беатрисы. Небольшая красная шелковая косынка по-детски перекрещивалась у нее на груди. Блуждающим огоньком мелькала Камиль перед Беатрисой и Калистом по возвышенностям и над пропастями, пренебрегая опасностями, стараясь заглушить страдания. Она первая достигла скалы, поросшей буком, села под тенью и глубоко задумалась.

Чего могла ждать женщина от жизни в ее годы? Она испила чашу своей славы, как все великие таланты, которые слишком жадны для того, чтоб вкушать по частицам пустые радости честолюбия, и осушают их одним глотком.

Там под влиянием одного ничтожного обстоятельства, которое людям заурядным кажется всегда пустым вздором, а в людях глубоких вызывает часто бездну идей, она приняла решение покончить с общественной жизнью. Она вынула коробочку с земляничными пастилками и съела несколько из них.

Глотая их, она не могла не заметить, что хотя самой земляники и не было, но весь аромат ее сохранился. Так, думала она, может быть и с людьми. Бесконечность раскинутого перед ней моря наводила ее на мысль о бессмертии души. Она вынула флакон с португальской водой и стала вдыхать ее аромат. Но раз возникшая мысль не оставляла ее. ее старания бросить Беатрису в объятия Калиста казались ей теперь такими ничтожными. Она чувствовала, как умирала в ней женщина. Освобождаясь от телесного одеяния, как бы выделялось другое чистое, ангельское существо. К чему привели ее знания, ум и ложное чувство? Что дали они? Одна только всепрощающая мать и утешительница скорбящих, римская церковь, поэтичная для поэтов, ласковая для детей, полная глубины и таинственности для беспокойных, неразвитых умов, одна она дает удовлетворение бесконечным сомнениям. Припомнились ей все уловки, которые заставлял ее проделывать Калист, и Камиль невольно сравнила их с извилинами дороги в этих скалах. Калист представлялся ей все же вестником неба, божественным указателем пути. Она заглушала любовь земную ради небесной.

Молча шли Калист и Беатриса. Красота океана, так отличающаяся от Средиземного моря, вызвала восторженные восклицания и Беатрисы, и Калист не мог не сравнить свою любовь по глубине и вечности с этим беспредельным океаном.

– И она окружена скалами, – сказала, смеясь, Беатриса.

– Не говорите так со мною, – сказал он, бросая на нее божественный взгляд, – у меня ангельское терпение, когда я с вами, когда я вижу вас, слушаю вас, но вы бы сжалились надо мной, если бы могли видеть меня, когда я остаюсь один. Моя мать не может удержать слез при виде моих страданий.

– Послушайте, Калист, надо покончить с этим, – сказала маркиза, ступая на песчаную дорожку. – Может быть, для наших разговоров это самое подходящее место, по крайней мере, в моей жизни никогда так природа не гармонировала с моими мыслями. Я видела Италию, где все говорит о любви, Швейцарию, полную счастья, счастья труда, где зелень и воды, и чудные очертания, все окружено снеговыми Альпами, и ничто не рисовало мне так рельефно пустоту моей жизни, как эта маленькая равнина, высохшая от морского ветра, изрытая морскими приливами, с ее песчаной растительностью, такой ничтожной в сравнении с цветущей Бретанью, откуда подымаются башни вашей Геранды. Я вся здесь перед вами, Калист. Не привязывайтесь ко мне. Я люблю вас, но я никогда не буду принадлежать вам. Слишком сильно во мне сознание моей внутренней пустоты. Если бы знали, как жестоко я поступаю с собой, говоря вам все это. Нет, вы не увидите вашего идола, если только я идол для вас, обесславленным; он не падет с той высоты, на которую вы возвели его. Я страшусь теперь страсти, порицаемой светом и религией. Я не хочу унижений, и я не могу прятать свое счастье. Я останусь тем, чем я есть, этой песчаной пустыней, лишенной растительности, без единого цветка, без зелени.

– А если вас бросят? – спросил Калист.

– Я буду молить о милости, я унижусь перед человеком, которого оскорбила, но никогда не рискну отдаться счастью, близкий конец которого я предвижу.