Оноре де'Бальзак - Сочинения

«Приходите без церемонии, в чем сидите; а то мы покажемся смешными».

Калист показал письмо матери и ушел.

– Кто такие Кастераны? – спросила она барона.

– Это древняя нормандская фамилия в родстве с Вильгельмом Завоевателем, – отвечал он. – Их герб – лазурное поле с красными и желтыми пятнами и на нем серебряная лошадь с золотыми подковами. Красавица, из-за которой был убит мой друг в 1800 году, в Фужере, была дочь одной из Кастеран, которая после того, как ее покинул герцог Вернель, постриглась в монахини в Сееце и стала там настоятельницей.

– А Рошефильды?

– Я не знаю этой фамилии, надо бы посмотреть их герб, – сказал он.

Баронесса несколько успокоилась, узнав, что маркиза Беатриса де Рошефильд принадлежит к старинному роду; но все же ей было странно, что сын подвергается новому искушению.

Калист по дороге испытывал сладостное и вместе жгучее чувство, горло его сжималось, сердце билось; голова отказывалась работать, его била лихорадка. Ему хотелось идти медленнее, но неотразимая сила увлекала его вперед.

Этот подъем всех чувств, вызванный мелькающей вдали смутной надеждой, испытывают все юноши: в такие минуты в душе ярким пламенем горит огонь и распространяет вокруг них сияние; вся природа кажется лучезарной, а вдали в сиянии лучей, точно священное изображение, рисуется светлый образ женщины. И сами юноши, как и прежние святые, разве не полны веры, надежды, горячего пыла, душевной чистоты? Молодой бретонец нашел все общество в сборе в маленькой гостиной на половине Камиль. Было около шести часов; солнце озаряло окна красноватым светом, ослабляемым деревьями; в воздухе стояла тишина; в гостиной царил полумрак, который так любят женщины.

– Вот представитель Бретани, – с улыбкой сказала своей приятельнице Камиль Мопен, указывая на Калиста, когда тот приподнял портьеру на двери; – он аккуратен, как король.

– Вы узнали его шаги? – спросил Клод Виньон у мадемуазель де Туш.

Калист низко поклонился маркизе, ответившей ему наклоном головы; он не взглянул на нее. Затем он взял протянутую руку Клода Виньона и пожал ее.

– Вот тог великий человек, о котором мы только что так много говорили, Женнаро Конти, – сказала ему Камиль, не отвечая Клоду.

Она указала Калисту на человека среднего роста, тонкого и худощавого, с каштановыми волосами, красноватыми глазами, с белым, покрытым веснушками лицом. Вообще он необыкновенно напоминал Байрона, только с более горделивой посадкой головы. Конти очень гордился этим сходством.

– Я очень счастлив, что мне удалось увидеть вас в мое кратковременное, однодневное пребывание в Туше, – сказал Женнаро.

– Я должен был бы сказать это вам, – довольно развязно возразил Калист.

– Он красив, как ангел, – сказала маркиза Фелиситэ.

Калист, очутившийся между диваном с одной стороны и двумя дамами с другой, смутно расслышал эти слова, хотя они были сказаны шепотом и на ухо. Он сел в кресло и бросил украдкой взгляд на маркизу. В приятном свете вечернего солнца он увидал белую, гибкую фигуру, точно рукой ваятеля брошенную в грациозной позе на диван; у него потемнело в глазах. Сама того не подозревая, Фелиситэ оказала хорошую услугу приятельнице своим описанием. Беатриса в действительности была лучше, чем тот неприкрашенный портрет, который нарисовала ему вчера Камиль. Не для гостя ли отчасти воткнула Беатриса в свою прическу букет васильков, от которого много выигрывал светлый цвет ее вьющихся волос, буклями спускавшихся по щекам. Под глазами от усталости были темные круги, кожа была беда и прозрачна, точно самый чистый перламутр; цвет лица был так же ослепителен, как и блеск ее глаз. Сквозь белую кожу, тонкую, как кожица яйца, сквозили синеватые жилки. Черты лица были удивительно тонки. Лоб казался прозрачным. Вся головка, чудно изящная и воздушная, красиво сидела на длинной красивой формы шее; выражение лица было необыкновенно изменчиво. Талия была так тонка, что ее можно было охватить десятью пальцами, и отличалась очаровательной гибкостью. Открытые плечи блестели в тени, как белая камелия в темных волосах. Бюст был полуоткрыт, и изящные очертания груди сквозили сквозь легкую косынку. На маркизе было надето белое муслиновое платье с голубыми цветами, с большими рукавами, с корсажем, оканчивавшимся мысом и без пояска; на ногах были туфли, формой похожие на древние котурны, перекрещивавшиеся на фильдекосовом чулке: все обличало большое уменье одеваться. Серебряные филиграновые серьги, чудо генуэзского ювелирного искусства, которые теперь, наверное, будут в моде, вполне гармонировали с воздушной прической ее белокурых волос, украшенных васильками. Калист одним жадным взглядом оценил все эти прелести и запечатлел их в своем сердце. Белокурая Беатриса и брюнетка Фелиситэ представляли контраст, столь ценимый в кипсэках английскими художниками. С одной стороны сила, с другой слабость – настоящая антитеза. Эти две женщины никогда не могли быть соперницами, каждая имела свою область: очаровательная барвинка, лилия, около роскошного, блестящего и красивого мака, бирюза около рубина. В одну минуту Калист был охвачен жгучей любовью, явившейся результатом его тайных надежд, его страхов и колебаний. Мадемуазель де Туш разбудила его чувственность, а Беатриса зажгла его сердце и ум. Молодой бретонец вместе с тем ощутил в себе силу все победить, ничего не пощадить. Поэтому он бросил на Конти взгляд, полный зависти, ненависти, мрачный и боязливый взгляд соперника, каким он никогда не глядел на Клода Виньона. Калист должен был употребить всю свою анергию, чтобы сдержаться, но он невольно подумал, что турки правы, запирая своих женщин, что надо было бы запретить этим красивым созданиям показываться во всеоружии раздражающего кокетства перед взглядами юношей, пылающих любовью. Но сердечная буря мгновенно стихала в нем, как только устремлялись на него глаза Беатрисы и раздавалась ее тихая речь; бедное дитя уже благоговело перед ней, как перед Богом. Раздался звонок к обеду.