Оноре де'Бальзак - Сочинения

На голове ее красовался стеганый ситцевый чепчик с рюшем, завязанный под подбородком каким-то порыжевшим шнурком. Под платьем она носила толстую суконную юбку, в которой, как в матрасе, покоились двойные луидоры, а к поясу были пришиты внутренние карманы; пояс этот она снимала каждый вечер, чтобы на утро снова подвязать его. Поверх юбки был надет суконный казакин, национальный бретонский корсаж, который заканчивается у шеи воротником, сложенным в мелкие складочки. Из-за стирки этого воротника у нее были вечные ссоры с невесткой: ей казалось, что его довольно менять только раз в неделю. Из-под широких ватных рукавов казакина виднелись сухие, но мускулистые белые руки с красноватыми оконечностями. От постоянного вязанья пальцы ее скрючились и были вечно в движении, точно чулочно-вязальная машина, так что было бы даже странно видеть их в покое. Время от времени мадемуазель дю Геник брала длинную вязальную спицу, воткнутую на груди, и проводила ею по своим седым волосам. Со стороны было странно видеть, как уверенно, не боясь уколоться, втыкала она спицу на свое место. Пряма она была, как колокольня. В этой манере держаться сказывалось старческое кокетство, доказывавшее лишний раз, что тщеславие тоже необходимо в жизни. Улыбка у нее была веселая: она тоже исполнила свой долг в жизни.

Фанни, увидав, что барон заснул, прекратила чтение. В комнату ударил солнечный луч и, золотым снопом разделив пополам эту старинную залу, заиграл на темной мебели. Солнце проникло даже в уголки, позолотило скульптурные украшения комнаты; на старинных шкафах замелькали зайчики, дубовый стол казался покрытым золотой скатертью; вся комната, темноватая, однотонная, вдруг точно повеселела от солнца, так же, как веселела душа восьмидесятилетней старушки при звуках голоса Фанни. Между тем лучи стали из золотых красновато-огненными и, постепенно темнея, возвещали наступление сумерек. Баронесса впала в глубокую задумчивость и погрузилась в молчанье, что за последние две недели случалось с ней не раз, к удивлению золовки; хотя она и не стала допрашивать баронессу о причине этой озабоченности. Но, тем не менее, ей очень хотелось самой узнать, в чем дело, руководствуясь развитым в ней, как у всех слепых, чутьем, благодаря которому они различают белые буквы на черных страницах книги и в прозорливой душе которых всякий звук отдается правильным эхом. Старушка, для которой темнота не была помехой, продолжала вязать, и среди глубокого молчанья раздавался стук ее спиц.

– Вы уронили газету, сестра, хотя, кажется, не спите, – заметила старушка с некоторым лукавством в голосе.

Стало совсем темно, Мариотта зажгла лампу и поставила ее на квадратный стол у камина; затем она принесла прялку, моток ниток и маленькую табуретку; сев около окна, выходившего на двор, принялась прясть, как всегда по вечерам.

Гасселен возился еще во дворе, заглянул к лошадям барона и Калиста – все ли в порядке в конюшне, покормил двух великолепных охотничьих собак. Радостный лай их был последним звуком, который эхом раскатился по старому темному дому. Собаки и лошади были последними остатками великолепия рыцарских времен. Лай собак, сопровождаемый лошадиным ржаньем и топотом, удивил бы мечтателя, который, сидя на ступеньках крыльца, погрузился бы в созерцание поэтических образов, которыми, казалось, еще был полон этот замок.

Гасселен представлял собой тип маленького, толстенького, приземистого бретонца, черноволосого, с лицом темно-бурого цвета, он был очень молчалив, медлителен, упрям, как мул, но неуклонно шел по раз начертанному пути. Ему было сорок два года, а в замке он жил уже двадцать пять лет. Барышня взяла в услужение пятнадцатилетнего Гасселена, когда стала известна женитьба барона и явилось предположение, что он, может быть, вернется на родину. Этот слуга считал себя членом семьи: он играл прежде с Калистом, любил лошадей и собак, говорил с ними и ласкал их, точно они принадлежали ему. Одет он был в синюю полотняную куртку с маленькими карманами, болтавшимися около бедер; жилет и панталоны были из той же материи, на ногах были синие чулки и толстые, подкованные гвоздями башмаки. Когда было холодно или шел дождь, то он надевал на себя, по обычаю страны, козью шкуру. Мариотта, которой было тоже за сорок, представляла собой такой же тип, но женский. Трудно было найти лучшую пару для запряжки: тот же рост, тот же цвет лица, те же быстрые черные глазки. Для всех казалось непонятным, как это они не поженились; но, быть может, это было бы преступлением, до того они походили на брата с сестрой. Мариотте платили тридцать экю, а Гасселену сто ливров; но предложи ему кто-нибудь тысячу ливров, он ни за что не расстался бы с семейством дю Геников. Оба они были под командой старой барышни, которая с начала войны в Вандее и до возвращения брата правила всем домом. Узнав, что барон привезет с собой молодую хозяйку, она очень взволновалась, думая, что ей придется сложить с себя бразды правления и передать их баронессе дю Геник, а самой стать ее верноподданной.