– Вот еще! Разве мой брат пойдет просить себе милостыни, как нищий?
– Еще подумают, что я служил королю из корыстных целей, – сказал старик. – Ведь это его дело – вспомнить обо мне. Да ему, бедному, и без того приходится трудно от всех осаждающих его просителей. Кажется, раздай он всю Францию по кусочкам, все-таки будут его осаждать просьбами.
Через некоторое время он, этот верный слуга Людовика XVIII, получил чин полковника, крест Св. Людовика и пенсию в две тысячи франков.
– Король вспомнил! – сказал он, получая рескрипт.
Никто не вывел его из заблуждения. Всем этим он был обязан герцогу де Фельтру, просматривавшему списки вандейской армии и нашедшего там имя барона дю Геника вместе с несколькими другими бретонскими фамилиями, оканчивающимися на «ик». Желая отблагодарить короля, барон в 1815 году храбро выдерживал в Геранде осаду генерала Траво и ни за что не хотел сдаться; когда же ему пришлось очистить крепость, то он убежал в леса с отрядом королевских приверженцев и не покидал оружия до вторичного возвращения Бурбонов. Геранда помнит еще об этой последней осаде.
Если бы на помощь им пришли бретонские отряды, то встала бы вся Вандея, одушевившись таким геройским сопротивлением. Мы должны добавить, что барон дю Геник был совершенно необразован, не лучше простого крестьянина: он умел читать, писать и немного считать, знал военное искусство и геральдику, но кроме своего молитвенника он вряд ли прочел три книги за всю жизнь. Одет он был всегда очень тщательно, но всегда в одном и том же платье: на нем были толстые башмаки, валяные чулки, панталоны из зеленого бархата, суконный жилет и сюртук с большим воротником, к которому пристегивался крест Св. Людовика. Лицо его дышало мирным покоем: смерть, казалось, наложила уже на него свою печать, часто насылая на него своего младшего брата – сон.
Уже более года барон все больше и больше впадал в сонливость, что, впрочем, нисколько не беспокоило ни его жену, ни слепую сестру, ни друзей: все они почти ничего не смыслили в медицине. Они очень просто объясняли себе его сонливость, которой отдавался теперь его утомленный, но безупречный дух: барон исполнил свой долг. Этим все было сказано.
Вообще господствующим интересом в замке была судьба развенчанных монархов. Судьбы изгнанных Бурбонов и католической церкви, а также влияние политических событий на Бретань всецело поглощали внимание семьи барона. Помимо этого все интересы их были сосредоточены на единственном сыне Калисте, наследнике и единственной надежде славного дома дю Геников.
Старый вандеец, верный слуга короля, сам вспомнил свою молодость несколько лет тому назад, желая приучить сына к занятиям, необходимым для дворянина, если он хочет быть хорошим солдатом. Как только Калисту минуло шестнадцать лет, отец стал сопровождать его по болотам и лесам, знакомя его на охоте со всеми трудностями войны, во всем показывая ему сам пример, неутомимо и твердо сидя в седле и никогда не давая промаху: барон не останавливался ни перед какими препятствиями и сам наводил сына на опасность, как будто у него было еще человек десять детей, а не единственный сын. Когда герцогиня Беррийская приехала во Францию, чтобы завладеть короной, отец взял с собой сына, чтобы приучить его к делу, как требовал их девиз. Барон уехал ночью, ничего не сказав жене, которая, пожалуй, заставила бы его изменить свое решение, и как на праздник повез под огонь своего единственного сына, а за ним радостно мчался Гасселен, его единственный вассал. Шесть месяцев не давали они о себе никакой вести ни баронессе, со страхом приступавшей к чтению «Ежедневника», ни сестре, геройски скрывавшей свое волнение под маской равнодушия. Три ружья, висевшие в большой зале, сослужили поэтому свою службу относительно недавно. Барон, увидев, что из этого дела ничего не выйдет, удалился до сражения при Пениссьере; не поступи он так, очень может быть, что род дю Геников прекратился бы в настоящее время.
Когда бурною ночью отец с сыном и слугой вернулись к себе домой неожиданно для баронессы и старой девицы дю Геник, которая своим тонким, как у всех слепых, слухом первая различила их шаги по улице, то барон, окинув взглядом своих домашних, которые, еще не оправившись от тревоги, собрались около маленького столика, освещенного старинной лампой, произнес дрожащим голосом следующие слова, в которых сказалась вся наивность феодала: «Не все бароны исполнили свой долг». Гасселен в это время вешал на место три ружья и сабли. Когда это было исполнено, барон поцеловал свою жену и сестру, сел в свое истертое кресло и велел подать ужин себе, сыну и Гасселену. Гасселен, закрыв своим телом Калиста, получил рану в плечо: поступок этот казался всем настолько естественным, что дамы почти и не благодарили верного слугу. Ни барон, ни все его домашние не произнесли ни одного проклятия, никакой брани по адресу победителей. Эта сдержанность составляет отличительную черту бретонского характера. За все сорок лет, ни разу никто не услыхал из уст барона какого-нибудь презрительного слова о его противниках. Они служили своему делу, как он своему долгу. Такое глубокое молчание служит всегда признаком непреклонной воли. Но это последнее напряжение сил, этот последний проблеск энергии окончательно отнял все силы у барона, и он впал в расслабленное состояние. В душе его тяжело и больно отозвалось вторичное изгнание Бурбонов, столь же неожиданное, как и их реставрация.
Читать дальше