Вожеватов.К обеду приготовиться.
Огудалова.Погодите, господа, не все вдруг.
Огудалова и Лариса уходят за Карандышевым в переднюю.
Паратов, Вожеватов и Робинзон.
Вожеватов.Понравился вам жених?
Паратов.Чему тут нравиться! Кому он может нравиться! А еще разговаривает, гусь лапчатый.
Вожеватов.Разве было что?
Паратов.Был разговор небольшой. Топорщился тоже, как и человек, петушиться тоже вздумал. Да погоди, дружок, я над тобой, дружок, потешусь. (Ударив себя по лбу.) Ах, какая мысль блестящая! Ну, Робинзон, тебе предстоит работа трудная, старайся…
Вожеватов.Что такое?
Паратов.А вот что… (Прислушиваясь.) Идут. После скажу, господа.
Входят Огудалова и Лариса.
Честь имею кланяться.
Вожеватов.До свидания! (Раскланиваются.)
Евфросинья Потаповна, тетка Карандышева.
Карандышев.
Огудалова.
Лариса.
Паратов.
Кнуров.
Вожеватов.
Робинзон.
Иван.
Илья-цыган.
Кабинет Карандышева; комната, меблированная с претензиями, но без вкуса; на одной стене прибит над диваном ковер, на котором развешано оружие; три двери: одна в середине, две по бокам.
Евфросинья Потаповна и Иван (выходит из двери налево).
Иван.Лимонов пожалуйте!
Евфросинья Потаповна.Каких лимонов, аспид?
Иван.Мессинских-с.
Евфросинья Потаповна.На что они тебе понадобились?
Иван.После обеда которые господа кофей кушают, а которые чай, так к чаю требуется.
Евфросинья Потаповна.Вымотали вы из меня всю душеньку нынче. Подай клюковного морсу, разве не все равно. Возьми там у меня графинчик; ты поосторожнее, графинчик-то старенький, пробочка и так еле держится, сургучиком подклеена. Пойдем, я сама выдам. (Уходит в среднюю дверь, Иван за ней.)
Входят Огудалова и Лариса слева.
Огудалова и Лариса.
Лариса.Ах, мама, я не знала, куда деться.
Огудалова.Я так и ожидала от него.
Лариса.Что за обед, что за обед! А еще зовет Мокия Парменыча! Что он делает?
Огудалова.Да, угостил, нечего сказать.
Лариса.Ах, как нехорошо! Нет хуже этого стыда, когда приходится за других стыдиться. Вот мы ни в чем не виноваты, а стыдно, стыдно, так бы убежала куда-нибудь. А он как будто не замечает ничего, он даже весел.
Огудалова.Да ему и заметить нельзя: он ничего не знает, он никогда и не видывал, как порядочные люди обедают. Он еще думает, что удивил всех своей роскошью, вот он и весел. Да разве ты не замечаешь? Его нарочно подпаивают.
Лариса.Ах, ах! Останови его, останови его!
Огудалова.Как остановить! Он – не малолетний, пора без няньки жить.
Лариса.Да ведь он не глуп, как же он не видит этого!
Огудалова.Не глуп, да самолюбив. Над ним подтрунивают, вина похваливают, он и рад; сами-то только вид делают, что пьют, а ему подливают.
Лариса.Ах! Я боюсь, всего боюсь. Зачем они это делают?
Огудалова.Да так просто, позабавиться хотят.
Лариса.Да ведь они меня терзают-то?
Огудалова.А кому нужно, что ты терзаешься. Вот, Лариса, еще ничего не видя, а уж терзание; что дальше-то будет?
Лариса.Ах, дело сделано; можно только жалеть, а исправить нельзя.
Входит Евфросинья Потаповна.
Огудалова, Лариса и Евфросинья Потаповна.
Евфросинья Потаповна.Уж откушали? А чаю не угодно?
Огудалова.Нет, увольте.
Евфросинья Потаповна.А мужчины-то что?
Огудалова.Они там сидят, разговаривают.
Евфросинья Потаповна.Ну, покушали и вставали бы; чего еще дожидаются? Уж достался мне этот обед; что хлопот, что изъяну! Поваришки разбойники, в кухню-то точно какой победитель придет, слова ему сказать не смей!
Огудалова.Да об чем с ним разговаривать? Коли он хороший повар, так учить его не надо.
Евфросинья Потаповна.Да не об ученье речь, а много очень добра изводят. Кабы свой материал, домашний, деревенский, так я бы слова не сказала; а то купленный, дорогой, так его и жалко. Помилуйте, требует сахару, ванилю, рыбьего клею; а ваниль этот дорогой, а рыбий клей еще дороже. Ну и положил бы чуточку для духу, а он валит зря; сердце-то и мрет, на него глядя.
Читать дальше