Array Коллектив авторов - 12 великих трагедий

Смелей, на них, уже разбиты,
Повсюду мавры отступают.

Поля убитыми покрыты
Солдатами и лошадьми.

А что ж не видно Дон Фернандо?

В пылу борьбы он где-то скрылся.

Отыщем же его, Кутиньо.

Где ты, повсюду я с тобой.

На поле битвы опустелом,
Что общей кажется могилой,
Или театром самой смерти,
Остался, мавр, один лишь ты,
Твои солдаты отступили,
Твой конь струит потоки крови,
Покрытый пеною и пылью,
Он возмущает дольний прах,
И меж коней, освобожденных
От седоков своих убитых,
Тебя добычей он оставил
Моей властительной руки.
И я горжусь такой победой,
Ее желаннее иметь мне,
Чем видеть это поле битвы
Венчанным злостью гвоздик.
Так много пролито здесь крови,
И так украсилось ей поле,
И так несчастие громадно,
Что утомленные глаза,
Проникшись жгучим состраданьем,
Уставши всюду видеть гибель,
Невольно ищут, не глядит ли
Меж красного зеленый цвет.
Итак, твою сразивши храбрость,
Я из коней, бродивших в поле,
Взял одного, и оказался
Таким чудовищем тот конь,
Что, сын ветров, он притязает
Быть у огня усыновленным,
И между пламенем и ветром
Его оспаривает цвет,
Он белый весь, и потому-то
Вода сказала: «Он рожденье
Моих глубин, его из снега
Могла сгустить одна лишь я».
По быстроте он, словом, ветер,
По благородству – пламя молний,
По белизне – воздушный лебедь,
По кровожадности – змея,
По красоте – высокомерный,
По дерзновенности – могучий,
По ржанью звонкому – веселый,
По груди сильной – великан.
Сев на седле и сев на крупе,
Вдвоем с тобой чрез море крови
Мы проносились между трупов
На оживленном корабле,
И между пеною и кровью,
Как бы играя в перламутре,
Он от хвоста до самой челки
В стремленьи бешеном дрожал
И, чуя тяжесть над собою,
Двойною парой шпор пронзенный,
Он мчался, чудилось, влекомый
Теченьем четырех ветров.
Но и такой атлант могучий
Под тяжестью своей сломился,
Затем что тяжкий гнет несчастий
И зверю чувствовать дано;
А может быть в своем инстинкте
Задет, он про себя промолвил:
«Веселым шествует испанец,
Печальным едет в путь араб:
Так против родины я буду
Изменником и вероломным?»
Но будет говорить об этом.
Глубоко опечален ты,
Скрывает сердце, сколько может,
Но ты устами и глазами
Изобличаешь те вулканы,
Что у тебя в груди кипят,
И шлешь ты пламенные вздохи,
И слезы нежные роняешь,
И каждый раз, как обернусь я,
Моя душа удивлена;
Должна другая быть причина,
Которая тебя печалит,
Не мог твой дух одним ударом
Судьбы жестокой быть сражен:
И было бы несправедливо
И дурно, если б о свободе
Так горько плакал тот, кто может
Так тяжко раны наносить.
И потому, коль, рассказавши
Другому о своем несчастьи,
Тем самым горе облегчаешь,
Пока к моим мы не придем,
Раз эту милость заслужил я,
Тебя степенно и учтиво
Я убеждаю, расскажи мне,
Какое горе у тебя.
Скорбь сообщенная бывает
Не побежденной, но смиренной,
И я, виновник самый главный
Превратности твоей судьбы,
Желаю быть и утешеньем
И устранителем причины
Твоих печальных воздыханий,
Коли причина разрешит.

Велик ты в храбрости, испанец,
И так учтив ты, как бесстрашен;
И ты словами побеждаешь,
Как шпагой можешь побеждать.
Когда меня на поле битвы
Ты победил мечом могучим,
Ты жизнь мою своею сделал,
И вот вторично взят я в плен;
Моя душа твоею речью
Побеждена, ты повелитель
И над душою и над жизнью,
Ты и жесток и милосерд,
И побежден тобой я дважды
Оружием и обращеньем.
Ко мне проникшись состраданьем,
Испанец, ты меня спросил,
О чем я пламенно вздыхаю;
Я сознаю, что, если скажешь
Другому о своем несчастьи,
Оно тогда умягчено,
Но сознаю я вместе с этим,
Что тот, кто говорит о боли,
Желает, чтоб она смягчилась,
Моя же боль в моей душе
Царит настолько над моими
Восторгами, что, не желая
Смущенья их и облегченья,
Хотел бы я о ней молчать;
Но нужно мне повиноваться,
И я тебе открою тайну.
Я Фесского Царя племянник,
И называюсь шейх Мулей.
Мой род прославлен многократно
Наместниками и пашами.
Но я был сыном злополучии
С первоначальных дней моих,
И даже на пороге жизни
Родился я в объятьях смерти.
Пустыня, что была великой
Могилой для испанских войск,
Была моею колыбелью:
Узнай, что я родился в Хельве [139],
В тот самый год, когда у Хельва
Вы пораженье понесли.
Явился я к Царю Инфантом,
Служить ему. – Но тут начало
Моих печалей и несчастий:
Казни, судьба, меня, казни.
Я красоту увидел в Фесе,
Она, мое очарованье,
Жила близ моего жилища,
Чтоб ближе смерть я встретить мог.
И чтоб любовь была вернее,
Чтоб не могла она порваться,
Росли мы оба неразлучно
С первоначальных наших лет,
И в те младенческие годы
Любовь не молнией явилась,
Когда глубоко поразила
Не силу и не высоту,
А нежность, трепетность, смиренность,
И, чтоб явить свое господство,
Она неравными стрелами
Пронзила юные сердца.
Но как вода своим упорством
На камне след обозначает
Не силою своих ударов,
А тем, что падает всегда,
Так неотступными слезами
Сумел пробить я камень сердца,
Который в долгом равнодушьи
Казался тверже, чем алмаз;
Не силою заслуг особых,
А тем, что я любил безмерно,
Ее заставил я смягчиться,
И, осчастливлен ею, жил,
Хотя недолго, наслаждаясь
Восторгами любви блаженной,
Но отлучился на несчастье:
Довольно этим я сказал!
Другой влюбленный в это время
Меня убил своей любовью,
Он счастлив был, а я несчастен,
Он близко был, я далеко,
И я в плену, а он свободен,
Так велико противоречье
Его судьбы с моей судьбою:
Решай, могу ли я скорбеть!