Эдвард Бульвер-Литтон - Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь

– Повернемте назад, – сказала мисс Трэверс, – папе будет неприятно, если я задержусь здесь.

– Извините меня на минуту. Жаль, что здесь нет моего отца: уж он-то не ушел бы отсюда до захода солнца. Но какова история этой старой башни? Какую-нибудь же она должна иметь?

– Каждый дом имеет свою историю, даже крестьянский, – сказала Сесилия. – Но простите меня, если я попрошу вас исполнить просьбу отца. Я, во всяком случае, должна вернуться.

Получив такое приказание, Кенелм неохотно отвел глаза от развалин и догнал Сесилию, которая уже отъехала немного по направлению к дому.

– Я по характеру вовсе не любопытен, когда дело касается живых людей, сказал Кенелм. – Но я не раскрыл бы ни одной книги, если бы не интересовался прошлым. Пожалуйста, удовлетворите мое любопытство по поводу этой старинной башни. Она не могла бы казаться более грустной и покинутой, если бы строил ее я сам.

– Самые грустные воспоминания этой башни относятся к уже совсем недавнему прошлому, – ответила Сесилия. – А в древние времена это была угловая башня замка, которым когда-то владел самый старинный и самый могущественный род в этих краях. Владельцами замка были баронеты, принимавшие деятельное участие в войне Алой и Белой розы. Последний из них был сторонником Ричарда Третьего, но после Босуортской битвы [127]он потерял свой титул, а большая часть его земель была конфискована. Верность Плантагенету [128]была, разумеется, изменой Тюдору [129]. Но прямые потомки здешних баронетов восстановили честь рода и спасли от общего крушения значительное поместье сквайра, может быть, приносившее такой же доход, как поместье моего отца, но земли были гораздо обширнее. Этих сквайров уважали больше, чем самых богатых пэров. Они все-таки были самой старинной фамилией в графстве, и в родословной их упоминалось о родстве с наиболее знаменитыми домами английской истории. Сами они на протяжении многих поколений были смелыми, гостеприимными, приятными людьми, жившими скромно на свои доходы и довольствовавшимися своим сквайрским званием. Замок, разрушенный временем и осадой, они не пытались восстанавливать. Жили они близ развалин замка, в доме, выстроенном приблизительно в царствование Елизаветы. Вам его не было видно, потому что он стоит в лощине за башней, – живописный дом средней величины, настоящий дом провинциального джентльмена. Наша семья породнилась с ними. Портрет, на который вы обратили внимание, изображает одну из представительниц этого дома. Все сквайры в графстве очень гордились браками с Флитвудами.

– Флитвуды? Я смутно припоминаю, что слышал это имя, когда рассказывали о каком-то бедствии… Нет, это не может быть тот самый род… Пожалуйста, продолжайте.

– Я боюсь, что это тот самый род. Но я докончу эту историю, как сама слышала ее. Имение в конце концов досталось некоему Бертраму Флитвуду, который, к своему несчастью, прослыл очень дальновидным я деловым человеком. Вместе с другими сквайрами он принял участие в каком-то горнопромышленном обществе, скупил много акций, стал во главе предприятия и…

– Он, разумеется, разорился.

– Нет, хуже – разбогател и пожелал стать еще богаче. Я слышала, что в то время как раз началась биржевая паника. Он пустился в спекуляции, разбогател на них, и наконец его уговорили вложить большую часть приобретенного таким образом состояния в паи банка, пользовавшегося хорошей репутацией. До этого времени его в графстве любили и уважали, но сквайры, участвовавшие в горнопромышленном обществе и ничего не знавшие о других спекуляциях, в которых его имя не упоминалось, оскорбились тем, что Флитвуд из Флитвуда ради того, чтобы стать совладельцем лондонского банка, вступил в компанию с каким-то Джонсом из Клзпема.

– Отсталые люди эти провинциальные сквайры. Не идут в ногу с веком. И что же?

– Я слыхала, что сам Бертрам Флитвуд очень неохотно решился на этот шаг, но его уговорил сын. Альфред, говорят, был еще более прожженным дельцом, чем его отец, и не только участвовал в спекуляциях, которые оказались весьма удачны, но даже подавал отцу советы. Миссис Кэмпион очень хорошо знала Альфреда Флитвуда. Она говорит, что Альфред был хорош собой, с живыми и выразительными глазами. Он блистал в разговоре, умел убеждать людей, был безмерно честолюбив. Да, он был скорее честолюбив, чем жаден, и копил деньги не столько ради них самих, сколько ради того, что они могли дать, – высокого положения и власти. Он больше всего желал добиться восстановления прежнего титула, но не раньше, чем вместе с ним у него появится состояние, соответствующее блеску такого старинного титула и равное богатству нынешних пэров самого знатного происхождения.