Твой любящий сын К. Ч.»
На следующее утро Кенелм удивил общество, собравшееся за завтраком, явившись в том грубом костюме, в котором он познакомился со своим хозяином. Сообщая о своем отъезде, он не глядел на Сесилию, но глаза его остановились на миссис Кэмпион, и он улыбнулся, может быть несколько грустно, увидев, как просияло ее лицо, и услыхав, как она вздохнула с облегчением. Трэверс уговаривал его погостить еще несколько дней, но Кенелм оставался тверд в своем намерении.
– Лето проходит, – сказал он, – а мне еще надо побывать в отдаленных отсюда краях, прежде чем увянут цветы и выпадет снег. На третью ночь я буду спать уже на чужой земле.
– Так вы отправляетесь за границу? – спросила миссис Кэмпион.
– Да.
– Какое внезапное решение, мистер Чиллингли! Еще на днях вы говорили, что хотите посетить шотландские озера.
– Это правда, но я рассудил, что там будет полно туристов, среди которых, вероятно, окажется немало знакомых. За границей же я буду свободен, потому что там меня никто не знает.
– Можно предполагать, что вы вернетесь к охотничьему сезону?
– Не думаю, я не охочусь на лисиц.
– Во всяком случае, мы, вероятно, встретимся в Лондоне, – сказал Трэверс. – Я полагаю, что после продолжительной сельской жизни сезон или два в шумной столице окажутся полезной переменой и для души и для тела. Сесилии уже пора представиться ко двору, а ее придворному костюму – быть упомянутым на столбцах «Морнинг пост».
Сесилия, по-видимому, так хлопотала около чайника, что не обращала ни малейшего внимания на толки о своем выезде в свет.
– Ужасно скучно будет мне без вас! – с искренним жаром вскричал через минуту Трэверс. – Вы меня так взбудоражили. Ваши своеобразные афоризмы будут звучать у меня в ушах еще долго после вашего отъезда.
Послышался шелест женского платья за чайником.
– Сисси, – промолвила миссис Кэмпион, – ты нальешь, наконец, нам чаю?
– Прошу прощения, – ответила Сесилия. – Я слышу, на лугу визжит Помпей. Заперли дверь, и он не может войти. Я сейчас вернусь.
Сесилия встала и ушла; Миссис Кэмпион заняла ее место за чайным прибором.
– Удивительно, Сесилия так любит эту уродливую собаку, – сердито сказал Трэверс.
– Уродство и составляет ее красоту, – смеясь, возразила миссис Кэмпион. – Мистер Бельвуар выбрал эту собаку за то, что у нее самая длинная спина и самые короткие ноги, какие можно было найти в Шотландия.
– А! Ее подарил Джордж, я забыл, – сказал Трэверс, приятно улыбаясь.
Прошло несколько минут, прежде чем мисс Трэверс возвратилась со своим терьером, и, по-видимому, вместе с этим новым украшением общества к ней вернулась прежняя веселость – она заговорила живо, щеки ее разгорелись. Можно было подумать, что она чем-то возбуждена.
Но когда полчаса спустя Кенелм у дверей холла стал прощаться с ней и с миссис Кэмпион, румянец у Сесилии исчез, губы сжались и прощальных слов нельзя было расслышать. Потом, когда фигуры Кенелма и ее отца, пожелавшего проводить гостя до ворот парка, мелькнули на лугу и исчезли среди деревьев, миссис Кэмпион обвила рукой стан Сесилии и поцеловала ее. Сесилия вздрогнула и с улыбкой взглянула на своего друга, но за этой улыбкой скрывались слезы.
– Благодарю, дорогая, – кротко сказала она и, выскользнув в цветник, постояла немного у той калитки, которую Кенелм отворял накануне. Затем она медленно поднялась по зеленым склонам к развалинам приорства.
Прошло несколько более полутора лет с тех пор, как Кенелм Чиллингли оставил Англию. Действие переносится теперь в Лондон, в то раннее и более располагающее к дружескому общению время года, которое предшествует празднику пасхи; в то время года, когда прелесть умной беседы еще не увяла в жаркой атмосфере многолюдных комнат; в то время года, когда собираются небольшими интимными кружками и разговоры ведутся, совсем непохожие на пустую болтовню соседей за обедом; в то время года, когда вы можете найти самых горячих ваших друзей еще не захваченными водоворотом холодных встреч.
Было так называемое суарэ в доме одного из тех знатных вигов, которые еще сохранили тонкое умение собирать около себя приятных людей, создавая круг подлинных аристократов, круг, объединяющий деятелей литературы, искусства и науки с носителями наследственных званий и высокого общественного и политического положения, – то умение, которое составляло счастливую тайну Лэнсдайнов и Холлендов [147]предшествовавшего поколения. Сам хозяин, лорд Бомануар, был приветливый, начитанный человек, знаток искусства и приятный собеседник. У него была очаровательная жена, преданная ему и детям, но любившая успех в обществе и настолько популярная в модном свете, как если бы она искала в его развлечениях прибежища от скуки домашней жизни.
Читать дальше