Эдвард Бульвер-Литтон - Семейство Какстон

Мы на корабле, и в последний раз взглянули на тех, кого покидаем, и стоим на палубе, опираясь один о другого. Мы на корабле, и от столицы, то близко, то далеко, еще смотрят на нас огни; в небе взошли звезды, приветливые и светлые, как некогда для первобытных мореходцев. Странные звуки, грубые голоса, треск снастей, по временам вопли женщин, все это мешается с ругательствами матросов. Вот первый взмах и качка судна, грустное чувство изгнания закрадывается тем более, чем далее корабль подвигается по воде. Мы все стояли, смотрели и слушали, безмолвно и бессознательно прижимаясь друг к другу.

Ночь стемнела, город исчез из вида: не осталось ни одного луча из мириады его огней! Река делалась шире и шире. Какой поднялся холодный ветер! уж не дыхание ли это моря? Звезды побледнели, месяц зашол, и теперь как грустно смотрели волны перед утренним светом! Мы вздрогнули, посмотрели друг на друга, пробормотали что-то такое, что было не самою искреннею мыслью наших сердец, и полезли в наши каюты, в уверенности, что не для сна. А сон все-таки пришол тих и сладок. Океан качал изгнанников как на груди матери…

Занавес опущен. Отдохните, достойные слушатели; пусть каждый говорит с своим соседом. Вы, миледи, в вашей ложе, возьмите зрительную трубку, и смотрите вокруг себя. Ты, счастливая мать двушиллинговой галлереи, побалуй апельсинами маленького Тома и хорошенькую Салли! Вы, мои добрые сидельцы и мастеровые, сидящие в райке, беритесь за орехи! И вы, сильные, важные, почтенные господа первого ряда партера, опытные критики и старые отъявленные театралы, покачивающие головами при появлении новых актеров и сценических произведений, твердо стоящие за верования вашей юности (за что вам честь и слава!) и убежденье, что мы на целую голову не доросли до наших предков-великанов, смейтесь или браните, как хотите, покуда занавес закрывает от вас сцену. Вам нужно развлечение, почтенные зрители, потому-что междудействие длинно. Всем актерам надо переменить костюмы: машинисты хлопочат, вставляя виды нового мира по назначенным местам; в великом презрении к единству времени и места, вы удостоверитесь из афишки, что мы имеем большую надобность в вашем воображении. Вас просят предположить, что мы постарели на пять лет с-тех, пор как вы последний раз видели нас на подмостках. Пять лет! автор в особенности советует нам, в помощь этому предположению, оставить занавес опущенным между лампами и сценой дольше обыкновенного.

Играйте, скрипки и турецкие барабаны! срок прошол. Бросьте свисток, молодой человек! шляпы долой в партере! Музыка кончена, занавесь поднимается; смотрите прямо перед собою.

Чистая, светлая, прозрачная атмосфера, светлая и блестящая как на Востоке, но здоровая и укрепляющая как воздух Севера; широкая и красивая река, катящая свои волны по пространным и тучным долинам; там в дали расстилаются обширные, вечнозеленеющие леса, и пологие скаты разнообразят прямую линию безоблачного горизонта; взгляните на пастбища, не хуже аркадских, с сотнями и тысячами овец? Тирсис и Меналк с трудом сосчитали-бы их, и не досуг, боюсь я, было-бы им воспевать здесь Дафну. Но увы! Дафны здесь редки: по этим пастбищам не резвится ни одна нимфа с гирляндой и посохом.

Смотрите теперь на-право, ближе к реке: отрезанный нисенькой изгородой от тридцати акров земли, назначенных не для выгод, (которые здесь получаются от баранов), а для удовольствия или удобства, представляется вам сад. Не глядите так сердито на это первобытное садоводство: такие сады редкость в Австралии. Я сомневаюсь, чтобы герцог Девонширский с такой же гордостью смотрел на свою знаменитую теплицу, где можно разъезжать в экипажах, с какою сыны Австралии смотрят на растения и цветы, которые веять на них воспоминанием отечества. Идите дальше, и взгляните на эти патриархальные палаты: они деревянные, ручаюсь вам, но разве не всегда палаты тот дом, который мы строим своими руками? Строили ли вы когда-нибудь в детстве? Владельцы этого дворца вместе с тем владельцы всей земли, на сколько обнимает ее ваше зрение, и этих бесчисленных стадов, но, что всего лучше, они владеют здоровьем, которому-бы позавидовал допотопный жилец нашей планеты, и нервами, до того укрепленными от привычки укрощать лошадей, пасти скот, драться с туземцами, то преследуемыми ими то преследующих их на жизнь или смерть, что если и волнуют груди царей Австралии какие-нибудь страсти, во всяком случае страх вычеркнут из их списка.