Эдвард Бульвер-Литтон - Семейство Какстон

– Есть место для врача в нашем соседстве, м. Скилль, – заметил капитан. – Джентльмен вашего звания, который нас пользует, ищет, я знаю, передаст свою практику.

– Гм! – отвечал Скилль, – должно быть ужасно здоровый околодок.

– Да, есть немножко, м. Скилль, – сказал дядя с улыбкой. – Но с вашей помощью может произойдти в этом отношении большая перемена к лучшему.

М. Скилль собирался отвечать, когда послышался нетерпеливый и прерывистый звук колокольчика у решетки, так что все мы вскочили и посмотрели друг на друга удивленные. Кто бы это мог быть? Не долго оставались мы в нерешимости: спустя мгновение, голос дяди Джека, всегда ясный и звучный, раздался в сенях, и мы все еще смотрели друг на друга в недоумении, когда м. Тибетс с толстым шерстяным шарфом на шее и в удивительно-роскошном пальто из двойного саксонского сукна, совершенно новом, ввалился в комнату, внеся с собою изрядное количество холодного воздуха, который поспешил согреть сначала в объятиях матери. После этого он бросился-было к капитану, но капитан скрылся за этажеркой с словами:

– Гм! мистер… сэр Джак… сэр… Гм, гм!..

Обманувшись с этой стороны, м. Тибетс вытер остававшийся на пальто холод о вашего покорного слугу, ударил по-приятельски Скилля по спине и стал располагаться на своем любимом месте перед камином.

– Что, удивил! – сказал дядя Джак, усевшись; – нет, вас это не должно удивлять; вы должны были знать сердце Джака; вы, по крайней мере, Остин Какстон, которые знаете всякую вещь, вы должны были видеть, что оно было переполнено самыми нежными и родственными чувствами: что однажды избавленный из этой проклятой Флит (вы не можете себе представить, что это за место, сэр), я не найду покоя ни днем, ни ночью, покуда не прилечу сюда, бедный раненный голубь, сюда, к милому семейному гнезду! – с чувством прибавил дядя Джак, вынимая носовый платок свой из пальто, которое бросил на отцовы кресла.

Не было ни слова ответа на это красноречивое и трогательное обращение. Матушка наклонила прекрасную головку, как будто бы пристыженная. Дядя совершенно забился в угол, поставив перед собою этажерку таким образом чтоб устроить решительное укрепление. Мистер Скилль схватил перо, которое уронил Роланд, и принялся гневно чинить его, то есть резать на куски, осязаемо намекая на то, как поступил-бы он с дядей Джаком, если б он живой попался ему в руки. Я нагнулся над родословной, а отец вытирал свои очки.

Безмолвие испугало-бы всякого человека: ничто не пугало дядю Джака.

Дядя Джак оборотился к огню, погрел одну ногу, другую, и, совершив эту приятную операцию, опять повернулся к обществу, и, как будто бы отвечая каким-то воображаемым возражениям, продолжал задумчиво:

– Да, да, вы правы, и чорт-знает что за несчастная спекуляция! Но обошел меня этот бездельник Пек. Говорил я ему, говорил: Капиталист! Тут нет общих интересов: это не относится к большинству публики. Капиталисты – класс не многочисленный, лучше обратимся к интересам толпы. Да, говорил я, назовите его Антикапиталистом. Заверяю вас, сэр, мы бы тут наделали чудес; но я поддался чужому влиянию. – какая мысль! обратиться ко всему читающему миру, сэр: Анти-капиталист, сэр! мы бы разбежались по мануфактурным городам, как блудящие огни. Но что-жь мне делать!

– Джак Тибетс! – сказал отец торжественно, – капиталист или анти-капиталист, ты имел право преследовать твою мысль, какая бы ни была она, но с тем условием, чтоб это делалось твоими деньгами. Ты видишь вещь, Джак Тибетс, не с настоящей точки зрения; и немножко раскаяния в лице тех, кого ты запутал, было бы не лишнее сыну твоего отца и брату твоей сестры!

Никогда такой строгий выговор не исходил из кротких уст Остина Какстон; с жалостью и ужасом взглянул я на Джака Тибетса, ожидая, что, того и гляди, он провалится сквозь ковер.

– Раскаяние! – воскликнул дядя Джак, вскочив, как будто бы его подстрелили; – да разве вы думаете, что у меня сердце из камня или из пемзы! разве вы думаете, что я не раскаиваюсь! Я только и делаю, что раскаиваюсь: я буду раскаиваться всю свою жизнь.

– Так и говорить нечего, Джак, – сказал отец тише и протягивая ему руку.

– Да! – отвечал м. Тибетс, схватив руку и прижимая её к сердцу, которое защищал от подозрения, будто бы оно из пемзы, – да, дернуло же меня поверить этому деревянному, проклятому шуту Пеку: как не раскаиваться, что я дал ему назвать журнал Капиталистом, на смех всем моим убеждениям, между тем как Анти…