Эдвард Бульвер-Литтон - Семейство Какстон

– Из-за чего, Роланд?

– Из-за этого. Но покарай же меня Бог, если это случится! – воскликнул дядя, краснея. Я долго думал об этом и не сомневаюсь теперь, что вы правы. Вот я и принес с собою старый пергамент и сей-час наполню пробел по-вашему. Стало-быть вам можно ехать и жить со мной. Не о чем теперь нам будет спорить.

Говоря это, дядя Роланд оглядывался за пером и чернилами; и нашед их, не без затруднения, ибо они исчезли под наводнением родословной, он уже готовился наполнить пробел или hiatus , подавший повод к стольким достопримечательным спорам, – именем Вилльяма Какстон, типографщика аббатства, когда отец, оправившись, подошел, чтоб помешать этому. Сладко было бы вашему сердцу послушать их: так безусловно, в силу непостоянства человеческой природы, изменили себе обе стороны в одном и том же вопросе, что отец мой был за сэра Вилльяма де-Какстон, героя босвордского, а дядя за бессмертного типографщика. Они все более и более горячились, глаза их блестели, голоса возвышались; голос Роланда был звучен и грозен, голос Остина тонок и проницателен. Мистер Скилль заткнул себе уши; дошло до того, что дядя, выбившись из сил, закричал:

– Клянусь, что это будет!

А отец, испытывая последнее средство своего пафоса, нежно взглянул в глаза Роланду и умоляющим голосом произнес:

– Ну, право, брат, не надо!

Между тем сухой пергамент кряхтел, морщился и дрожал каждою жилой своей желтой ткани.

– Но я не вижу, – сказал я, являясь подобно божеству Горация, – по какому праву оба вы, господа, располагаете моими предками. Ясно, что у человека нет собственности в потомстве. Он может принадлежать потомству, но что ему за дело, или какую пользу может принести он праправнукам.

Скилль. Слушайте, слушайте.

Пизистрать (горячась). Но предки человека – его положительная собственность. Сколько наследует он от своих самых отдаленных предков не одними акрами, но и темпераментом, правилами, сложением, характером! Разве без предка родился бы он, разве какой-нибудь Скилль воззвал бы его к жизни, или выносила его кормилица upo kolpo?

Скилль. Слушайте, слушайте.

Пизистрат (с восторженным волнением). По этому ни один человек не имеет права отнимать у другого предка одним почерком пера, какая ни будь на то причина, хотя бы и дружелюбная. В настоящем случае вы, может быть, скажете, что предок, о котором идет речь, – апокриф, будь это типографщик или рыцарь; положим; но где сомневается история, ужели решит безотчетное чувство. Покуда оба сомнительны, мое воображение привязывается к обоим. Я могу уважать то изобретательность и ученость типографщика, то храбрость и преданность рыцаря. Это благодетельное сомнение дает мне двух великих предков, и через них, два направления мысли, которая будет руководить мною в различных обстоятельствах. Я не позволю вам, капитан Роланд, отнять у меня одного из моих предков, одно из направлений моей мысли. Оставьте же этот священный пробел ненаполненным и примите это выражение рыцарского чувства: покуда отец мой будет жить с капитаном, мы будем верить в типографщика; когда расстанемся с капитаном, твердо станем за рыцаря.

– Хорошо, – воскликнул дядя Роланд, когда я остановился.

– А я думаю, – тихо сказала матушка, – что все это можно устроить к удовольствию всех. Грустно подумать, что бедный Роланд и добрая маленькая Бланшь будут одни в башне; я думаю, что мы были бы гораздо счастливее все вместе.

– И дело! – торжествуя, воскликнул Роланд; – если вы не самое упрямое, жестокосердое, бесчувственное животное на свете, чего я никак не думаю об вас, брат Остин, то после этой действительно прекрасной речи вашей жены, нельзя сказать и слово.

– Но мы не дослушали Кидти до конца, Роланд.

– Тысячу раз прошу извинить меня, миледи… сестрица, – сказал капитан, кланяясь.

– Я хотела прибавить, – отвечала матушка, – что мы поедем и будем жить с вами, Роланд, и соединим наши небольшие доходы. Бланшь и я займемся хозяйством, и вместе мы будем вдвое богаче, нежели порознь.

– Хорошо будет мое гостеприимство, – проворчал капитан. – Не ожидал я от вас этого. Нет, нет, вам надо откладывать для этого юноши; что с ним будет!

– Да мы все будем откладывать для него – отвечала матушка просто, – вы также, как Остин. Тем легче будет откладывать, чем больше мы будем издерживать.

– А, откладывать: легко сказать. Стало, приятно было бы откладывать! – сказал капитан грустно.

– А что же со мной-то будет? – сказал Скилль. – Неужели вы меня оставите здесь на старости лет? И ни души, с кем бы поговорить: и в целой деревне ни одного места, где-бы можно было достать каплю сносного пунша. «Проклятие над обоими домами вашими!» как говорил намедни на сцене один из актеров.