Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года

После этого краткого вступления докладчик стал менее эмоциональным, но не менее рассудительным, перечислив ряд веских доводов в пользу объединения Польши и Франции. «Европа, – сказал он, – требует немного отдыха после двадцати пяти неспокойных лет. Ее цельность будет неполной и не будет никакой награды за борьбу и пролитую кровь до тех пор, пока государства севера будут потакать диким ордам варваров, об истинных целях которых знают все и к которым нельзя быть равнодушным.

У них более нет необходимости уходить из своих диких обителей, и искать в других странах тот уют, который невозможен в условиях их сурового климата. Ими руководят только инстинкты, а не наука и ремесла, которые способствовали развитию и способности защитить себя другие страны. Но теперь цивилизованные нации должны объединиться против варваров.

России просила и получала поддержку от Европы, а теперь, научившись у нее искусству войны, она превратила эти знания в инструменты разграбления и разрушения. Кроме того, по некоторым показателям Россия равна Европе и способна в недалеком будущем поработить ее. Россия населена суеверными и покорными рабами, привыкшими беспрекословно подчиняться правительству, для которого произвол и жестокость – обычное дело. На протяжении всего прошлого столетия она упорно наносила удары по всем тем мерам, которые предпринимались для сохранения общего мира. Очень часто она так поступала, побуждаемая либо собственными амбициями, либо по приглашению неосторожных князей, которых впоследствии они просто поработила, вместо того, чтобы оказать им помощь. За последние пятьдесят лет Россия около двадцати раз вмешивалась в дела стран Южной Европы. Империя Константинополя практически уничтожена, ее полумесяц лишился половины своего былого великолепия».

Воодушевленный, он продолжал:

«Отныне дети Пястов и Ягеллонов будут с гордостью нести имена своих славных предков. Имена, от которых содрогнутся те, кто, действуя обманом и несправедливостью, за столь короткое время сделал нас своими рабами. Нет сомнения, что эта страна когда-то так богатая героями, восстановит свою славу. Она породит новых Сигизмундов и Собеских. Она расцветет и засияет еще ярче, и окружающие народы будут вынуждены справедливо признать, что процветание на польской земле может быть выращено только заботливыми и свободными руками ее детей».

А затем, обращаясь к почтенному седовласому старику, [52] Князь Адам Казимир Чарторыйский, Маршал Сейма. – Прим. автора. который в силу своих заслуг и высокой репутации, председательствовал на Сейме, он закончил свою речь следующими прекрасными словами: «О, Нестор польских патриотов, когда вы ушли, с вами ушли и боги, сохранявшие вашу страну от полного разрушения. И сегодня они возвращаются, чтобы быть вечно почитаемыми и жить в ней, как в храме, вокруг которого весь наш народ, закаленный своим несчастьями, и теперь зорко следящий за своим обидчиком, выставит постоянную охрану, которая до последнего вздоха будет развивать и оберегать все лучшие качества польского характера».

После этой горячей речи оратор представил еще один доклад, в котором он объяснил мотивы, побудившие руководство Сейма инициировать создание Генеральной Конфедерации. Он заявил, что нация желает предложить корону королю Саксонии, который слишком мудр и честен, чтобы отказать ей в этой просьбе. Она надеется, что он будет снисходителен, примет ее, и с Божьей помощью восстановит древний герб Литвы во всем его великолепии, чтобы и над плодородными полями Волыни, и бескрайними равнинами Подола и Украины радостно звучало: «Да здравствует Польша! Да здравствует наша страна!»

Затем был составлен Акт Конфедерации, главными положениями которого были объединение всех земель древней Польши и образование нового Королевства Польского, а кроме того, отзыв поляков с российской службы. И, наконец, к императору Наполеону была отправлена делегация с просьбой оказать мощную защиту и покровительство зарождающейся польской независимости.

Делегация встретилась с Наполеоном незадолго до его отъезда из Вильно. Она представила ему Акт Конфедерации, о котором мы только что говорили. Ответ завоевателя был уклончивым. Возможно, его обижало, что благородный польский народ не бросился ему в ноги, чтобы вымолить у него честь стать частью великой империи. Требование свободы, похоже, и удивило, и встревожило его. Он опасался, что эта ассамблея, созванная при его поддержке и, которая, казалось, ныне так активно распространяла его концепции, в будущем может стать менее покорной. Таков уж характер тиранов – быть постоянно подозрительным, даже если они творят добро, обижаться на собственных протеже и опасаться чьей-то независимости, даже если она являлась результатом их собственных поступков. Поэтому Наполеон и не дал никаких четких обещаний. Тем не менее, хоть он продолжал требовать от поляков и полной самоотдачи и преданности его интересам – в которых для поляков не было места – он не осмеливался разрушать надежды поляков на их счастливое будущее. Наполеон потребовал, чтобы принадлежащие России провинции сами выразили свое желание выйти из ее состава еще до его прибытия, и что Галисия не должна войти в состав Конфедерации, поскольку он сам гарантировал Австрии неприкосновенность ее границ.