Джон Донн - Стихотворения и поэмы

Так я на лютне бренчал, чудак;
Песню мою Венера походя услыхала,
Горестно изумилась и вознегодовала;
Но, убедившись, что все и вправду так,
Молвила: точно, эти
Еретики на свете
Есть, и у них в предмете
Верность, но эти коварные сети – ложь!
Верных влюбленных не найдешь.

Любя день целый одного меня,
Что ты назавтра скажешь, изменя?
Что мы уже не те – и нет закона
Придерживаться клятв чужих?
Иль, может быть, опротестуешь их,
Как вырванные силой Купидона?
Иль скажешь: разрешенье брачных уз —
Смерть, а подобье брака – наш союз —
Подобьем смерти может расторгаться,
Сном? Иль заявишь, дабы оправдаться,
Что для измен ты создана
Природой – и всецело ей верна?
Какого б ты ни нагнала туману,
Как одержимый, спорить я не стану;
К чему мне нарываться на рога?
Ведь завтра я и сам пущусь в бега.

Я не могу любить того,
Кто влюбчив чересчур;
Любовь – неволя для него,
Тиран ему – Амур.

Но и разборчивых особ
Любить – опасный труд;
Такой легко изменит, чтоб
Отведать новых блюд.

Душе претит тот верхогляд,
Кто лишь к красоткам льнет;
Но если кто уродке рад,
Тот сам в душе – урод.

Я остряков не выношу,
Их желчь несносна мне;
Но и болванов попрошу
Держаться в стороне.

Богач подарками скует
И сделает рабой;
Но много ль проку от свобод,
Коль кавалер скупой?

Кого же выбрать из мужчин,
Без страха полюбя?
Всего надежней – без причин —
Любить саму себя.

Кто в руднике Любви рыл глубже моего,
Тот скажет, где там скрыто волшебство.
А я любил душой и телом,
Но скоротай хоть век за этим делом —
На приисках Любви не сыщешь ничего:
Там надувательство сплошное.
Алхимики, мошенничая, чтут
Чреватый золотом сосуд,
А все живут с пустой мошною —
К лицу ли нам старание смешное?
Ведь наших упований средоточье —
Любовь – лишь зимний холод летней ночью.

Бессмысленной возне готовы мы принесть
Свободу в жертву, время, деньги, честь.
Да что это за радость, если ею
Натешиться – и моему лакею
И мне – дано равно? Как это перенесть?

А если кто-нибудь поклялся,
Что любит душу, а не плоть,
То вразуми его Господь, —
Несчастный просто обознался:
Осанной шум кабацкий показался.
Ведь женщины как мумии – наружно
Красивы, но решительно бездушны!

Любви еще не зная,
Я в ней искал неведомого рая,
Я так стремился к ней,
Как в смертный час безбожник окаянный
Стремится к благодати безымянной
Из бездны темноты своей:
Незнанье
Лишь пуще разжигает в нас желанье,
Мы вожделеем – и растет предмет,
Мы остываем – сводится на нет.

Так жаждущий гостинца
Ребенок, видя пряничного Принца,
Готов его украсть;
Но через день желание забыто,
И не внушает больше аппетита
Обгрызенная эта сласть;
Влюбленный,
Еще недавно пылко исступленный,

Добившись цели, скучен и не рад,
Какой-то меланхолией объят.

Зачем, как Лев и Львица,
Не можем мы играючи любиться?
Печаль для нас – намек,
Чтоб не был человек к утехам жаден,
Ведь каждая нам сокращает на день
Отмеренный судьбою срок;
А краткость
Блаженства и существованья шаткость
Опять в нас подстрекают эту прыть —
Стремление в потомстве жизнь продлить.

О чем он умоляет,
Смешной чудак? О том, что умаляет
Его же самого, —
Как свечку, жжет, как воск на солнце, плавит,
Пока он обольщается и славит
Сомнительное божество.
Подальше
От сих соблазнов, их вреда и фальши! —
Но Змея грешного (так он силен)
Цитварным семенем не выгнать вон.

Взгляни и рассуди: вот блошка;
Куснула, крови выпила немножко,
Сперва – моей, потом – твоей,
И наша кровь перемешалась в ней.
Какое в этом прегрешенье?
Где тут бесчестье и кровосмешенье?
Пусть блошке гибель суждена —
Ей можно позавидовать: она
Успела радости вкусить сполна!

О погоди, в пылу жестоком
Не погуби три жизни ненароком:
Здесь, в блошке – я и ты сейчас,
В ней храм и ложе брачное для нас;
Наперекор всему на свете
Укрылись мы в живые стены эти.
Ты смертью ей грозишь? Постой!
Убив блоху, убьешь и нас с тобой:
Ты не замолишь этот грех тройной.