Генрик Ибсен: Гедда Габлер (пьесы)

Вот как раз в этой кульминационной точке режиссер Томас Остермайер и устроил провокацию. Доктор Стокман выходит на трибуну и начинает рассуждать о гнусной сущности властей и о том, что самые страшные и губительные решения всегда принимаются с согласия большинства. Его брат не выдерживает такой беспощадной критики, хватает микрофон и призывает зал поучаствовать в дискуссии.

Немецкого «Врага народа» показывали на фестивале «Территория» два дня подряд. Говорят, что в первый день все прошло более-менее в рамках обычного интерактива с залом. А вот на второй день зритель, что называется, с цепи сорвался. Залу был задан прямой и конкретный вопрос: прав ли доктор Стокман? Нужно ли его поддержать? Этого пламенного романтика, изгоя, объявленного «врагом народа»? Или все-таки проголосовать за «агрессивно-пассивное большинство», за тех, кто слепо доверяет власти? Эти вопросы всколыхнули дремавшее в российском зрителе (обществе) негодование. Поначалу из зала донеслись отдельные реплики «Мы за доктора!», а потом вообще случилось нечто из ряда вон выходящее. Зрители встали (почти весь партер) и ринулись на сцену: поговорить о кризисе в экономике, о свободе слова, о российской и мировой политике и просто о том, что хорошо, а что плохо.

Но главное – они вышли поддержать доктора и наглядно показали, что в России, где-то в ее недрах, существует то самое гражданское общество, готовое отстаивать права меньшинства. Даже то, что актеры «Шаубюне» не понимали по-русски, а москвичи – по-немецки, не мешало им вести этот диалог. Откуда ни возьмись появилась переводчица, фогт уверенно модерировал дискуссию, передавал микрофон, утихомиривал особо активных граждан.

Спектакль плавно перетек в стихийный митинг. Большая часть зала поддержала «врага народа» и выступила за правду. Расходиться никто не собирался. И только вкрадчивый вопрос Петера: «Мы доигрываем последний акт или продолжаем полемику?» – положил этому конец, люди очнулись и тихо-мирно вернулись на свои места.

Все это случилось в 2014 году… А за год до этого свою версию норвежской пьесы представил знаменитый режиссер Лев Додин в Малом драматическом театре – Театре Европы в Санкт-Петербурге. Да, в его спектакле не было призывов высказать свое мнение, поучаствовать в действии, но и тут чувствовалось острое политическое высказывание. В финале постановки одинокий, не понятый даже собственной семьей доктор Стокман остается один на один с залом. Вокруг него – осколки: разбушевавшаяся и негодующая толпа выбила стекла его веранды. Эта страшная метафора показывает нам тщетность любых попыток пойти против толпы: фактически Додин подписал приговор российскому обществу, в котором царит трусость и бездействие.

Очень хочется надеяться, что приговор этот вскоре будет отменен. В это позволяет верить хотя бы тот беспрецедентный случай, произошедший на спектакле Томаса Остермайера. А в том, что драматургия Хенрика Ибсена в любом случае еще долго будет востребована и актуальна, сомневаться не приходится.

Д о к т о р Т о м а с С т о к м а н, курортный врач.

К а т р и н а С т о к м а н, его жена.

П е т р а, их дочь, учительница.

Э й л и ф и М о р т е н, их сыновья, 13 и 10 лет.

П е т е р С т о к м а н, старший брат доктора, фогт, т. е. влиятельный чиновник высокого ранга, совмещающий обязанности начальника полиции, председателя суда и Правления курорта и т. д.

М о р т е н Х и и л ь, кожевник, приемный отец Катрины Стокман.

Х о в с т а д, редактор «Народного вестника».

Б и л л и н г, сотрудник этой газеты.

К а п и т а н Х о р с т е р.

А с л а к с е н, владелец типографии.

Участники собрания горожан: м у ж ч и н ы всех сословий, несколько ж е н щ и н и г р у п п а ш к о л ь н и к о в.

Действие происходит в приморском городе на юге Норвегии.

Вечер в гостиной доктора, отделанной и обставленной скромно, но уютно и продуманно. Справа две двери: дальняя ведет в прихожую, ближняя – в кабинет доктора. Слева, прямо напротив двери в прихожую, дверь в остальные помещения дома. По той же стене в середине изразцовая печь, ближе к авансцене – диван, над ним зеркало; рядом с диваном овальный столик под гобеленовой скатертью. На столе горит лампа с абажуром. В глубине сцены открыта дверь в столовую, где виден стол, накрытый для ужина; на нем тоже горит лампа.