Уильям Моррис - Утопия XIX века. Проекты рая

Я был тронут до глубины сердца этими словами.

– О! Если бы мы были с тобой одного племени, – воскликнул я, – никогда не сказал бы я: «Ты мне не нужна более!»

– Я благословляю тебя за эти слова и буду помнить их, когда мы расстанемся, – сказала с нежностью Гай.

В то время как мы обменивались этими словами, Зи стояла, отвернувшись от меня, и голова ее была опущена на грудь. Теперь она остановилась передо мной, выпрямившись во весь рост. Она зажгла прикосновением жезла вриля диадему с опалами, бывшую на ее голове, и она сияла теперь, как звездная корона. Не только ее лицо и фигура, но и все пространство вокруг нее были освещены блестящими лучами, исходившими от этой диадемы.

– Теперь, – сказала она, – обними меня… в первый и в последний раз. Вот так; держись за меня крепко и не бойся.

При этих словах громадные крылья раскрылись, грудь ее расширилась, и, крепко обняв ее, я стал подниматься в этой ужасной пропасти. Ровно, спокойно, окруженная ясным сиянием, подобно ангелу, уносившему из могилы в своих объятиях человеческую душу, летела Гай. Наконец до меня стали доносится слабые звуки человеческих голосов и человеческого труда. Мы остановились в одной из галерей рудника; вдали, в наполнявшем ее мраке, слабо мерцали лампы рудокопов. Тут я опустил мои руки. Гай нежно поцеловала меня в лоб и сказала, в то время как слезы выступили у нее на глазах:

– Прощай навсегда. Ты не захотел, чтобы я последовала в твой мир; тебе нельзя было остаться в моем. К тому времени, как проснется наш дом, эти скалы сомкнутся опять; я более не открою их… может, так они и останутся… на множество веков. Думай иногда обо мне. Когда кончится эта краткая жизнь, я буду ждать встречи с тобой.

Голос ее замолк. Я слышал удаляющийся шум ее крыльев и видел, как постепенно исчезал во мраке бездны светлый луч ее диадемы.

Несколько времени сидел я в глубокой задумчивости; наконец я поднялся и тихо пошел в том направлении, откуда слышались человеческие голоса. Попавшиеся мне навстречу рудокопы были иностранцы; они с изумлением посмотрели на меня; но, видя, что я не понимаю их языка, принялись за свою работу и больше не обращали на меня внимания. Одним словом, почти без дальнейших задержек мне удалось выбраться из шахты. На пути я встретил одного из знакомых мне штейгеров; но он был очень занят и потому не задерживал меня. Конечно, я не показался на свою старую квартиру и поспешил оставить это место, где я не мог бы избежать многих затруднительных расспросов.

Я благополучно вернулся на родину, где окончательно поселился и занялся делами; три года тому назад, вполне обеспеченный, я оставил свои занятия. За все это время мне редко приходилось распространяться о путешествиях и приключениях моей юности. Разочарованный, как и большинство между нами, в своей семейной жизни, я часто, сидя один вечером, вспоминаю о молодой Гай и удивляюсь, как я мог отвергнуть такую любовь, несмотря на все ее опасности и стеснительные условия. Но чем более я думаю об этом народе, продолжающем свое развитие в этом неведомом нашим ученым подземном мире, со всеми открытыми ими новыми применениями грозных сил природы, с их удивительным общественным строем, с их добродетелями и обычаями, которые все более и более расходятся с нашими, по мере движения нашей цивилизации, тем в больший я прихожу ужас. И только молю Творца, чтобы прошли еще многие века, прежде чем эти будущие истребители нашего племени появятся на поверхности земли.

Мой доктор как-то откровенно высказал мне, что я подвержен неизлечимой болезни сердца, от которой без всяких предварительных страданий я могу неожиданно умереть. Поэтому я считал своим долгом оставить моим ближним это письменное предостережение о «Грядущей расе».

Историческое отделение

Шоумет-колледжа в Бостоне

28 декабря 2000 года

Для нас, живущих в последнем году двадцатого столетия и пользующихся благами общественного строя, который до того прост и логичен, что кажется лишь торжеством здравого смысла, для нас, без сомнения, трудно представить себе, что современный порядок вещей в своей законченности не старее одного столетия. Но, как известно доподлинно, еще в конце XIX столетия все верили в то, что прежней индустриальной системе со всеми ее дурными последствиями суждено было, разве только при некоторого рода незначительных улучшениях, продолжаться до скончания веков. Крайне странным и почти невероятным кажется, что столь удивительный нравственный и материальный переворот, как установившийся с тех пор, мог совершиться в столь короткий период времени. Не служит ли это самым разительным доказательством той легкости, с какой люди привыкают, как к естественному ходу вещей, к улучшениям в своем положении, которое раньше казалось им не оставляющим желать ничего лучшего. Это соображение всего ярче способно умерить восторги новаторов, рассчитывающих на живейшую благодарность грядущих поколений.