Юзеф Крашевский - Король в Несвиже (сборник)

Подкоморий Верещчака в подъезжающем на пёстром коне человеке, который привязал скакуна к колышку, и, не обращая внимание на лай псов, провожающих его к усадьбе, направился к крыльцу, узнал сразу посланца. От кого? Это было для него тайной, но всё-таки забеспокоился. Посланец вёз письмо, которое было нужно прочитать, а что хуже, ответить на него. А нужно знать, что со времени, когда его у иезуитов в Люблине мучили писанием, подкоморий, равно самой манипуляции, как того напряжения мысли, которого требует писание, терпеть не м о г.

– Ну вот! – сказал он в духе. – Посланец и письмо. А жены в доме нет.

В самом деле, подкоморина была у дочери… а Верещчака один дома.

В сенях уже было слышно, как этот посланец начал торговаться со служащим Якубом. Подкоморий отворил двери.

– Кто там?

С открытой лысоватой головой стоящий посол шибко отвечал:

– С письмом к ясно пану.

– От кого?

– От подскарбия.

Говоря это, положа шапку на лавку, посланец потянулся за пазуху, взял оттуда красный платочек, развязал и, достав из него письмо, написанное на серой бумаге с большой печатью, вручил со скромным поклоном.

Подкоморий принял его, обеспокоенный. Видно, он предвидел, что с ответом ему будет тяжело, потому что через минуту мягко сказал:

– Пусть Якуб скажет, чтобы коня взяли в конюшню, а посланца на фольварк.

И, шепнув что-то старому слуге, подкоморий закрыл дверь. В покое было уже серо, он положил, а скорее, бросил письмо на стол, кислый.

– Иисус мой милосердный, – жаловался он, – чего он снова пишет? Наверно, о сеймике и своём кандидате. Но, пусть бы его с ним… дал бы голос и я, и мои, чтобы мне письма не насылал. Что тут теперь делать без подкоморины?

Кроме старого Якова, который был и слугой, и родом мажордома, у подкомория был парень, Яська, для тех меньших услуг, как например, снимание ботинок, всегда слишком кропотливое, которое всегда сопровождали проклятия и стук, приношение дров для камина и т. д.

Именно в этом раз Яська был отправлен за сухим деревом и должен был зажечь камин. Ушёл, но была эта обычная вещь, что, несмотря на пинки, какие за это получал, Ясек всякие за глаза исполняемые функции проделывал с неизменной потерей времени. Что он делал во время этих экспедиций, не было точно известно. В соответветствии со временем года и переменчивыми обстоятельствами, он дразнил индюка, иногда доводя его до наивысшей агрессии, гонял кур, ковырялся в носу, выбирался к огурцам и т. п.

В этот день нельзя его было заподозрить в чём-то ином, только, пожалуй, в кочане капусты, до которой тоже был жаден. Ключница клялась, что он ел сырую морковь, что же говорить о сладких кочанах!..

И не было его, хотя дрова лежали в сарае тут же около кухни, а подкоморий ругал и ворчал. Он имел эту плохую привычку, хотя результатом частого повторения доз было то, что результата не приносили.

Он воскликнул вполголоса:

– Где этот мерзавец Ясек? Когда ушёл, а до сих пор не вернулся! А, чтоб его!..

Тут наступало перечисление всех египетских казней, которые желал Яську. Подкоморий имел великое обилие таких слов.

Хотя письмо слишком интересным быть не могло, оно дразнило его и выводило из себя, лежа запечатанным. Подкоморий без свечи его читать не мог и даже при ней не обходился без очков.

Он позвал Якуба, чтобы ускорил возвращение Яська. Якуб, ленивый равно как честный, пошёл только на крыльцо и прикрикнул на сторожа, приказывая ему, чтобы привёл за уши дизертира.

Но затем и он сам с огромной вязанкой, полной дров на топливо, сгибаясь под их тяжестью, показался со стороны сарая. Выругал его сперва сторож, потом Якуб по дороге, наконец, сам пан прибежал, которому Ясек живо начал рассказывать что-то непонятное – и, бросив дрова, побежал за свечой.

Эти свечи для подкомория было не так лёгко подать по призыву.

Сальная трубка, какие использовали ежедневно, ключница имела под своим ведением, поэтому нужно было бежать за ней на фольварк, потом обернуть свечу в бумагу, очистить подсвечник с заслонкой, и щипцы, всегда фундаментально полные вчерашних фитилей, привести в порядок.

А так как Ясек был привычен делать это не спеша, зажигание свечей протянулось так, что нетерпение подкомория выросло до той степени, что Яску, вносящему свет и, согласно обычаю, говорящему на пороге: «Слава Иисусу Христу!» – погрозил кулаком.

Теперь следовало пододвинуть стул, подать скамеечку под ноги.

Подкоморий сел.

– Подай очки.

С очками с незапямятных времён была всегда неслыханная проблема. Верещчака чрезмерно дорожил этими очками, которые выбрал себе для глаз с немалым трудом во время своего пребывания в Варшаве; спрятал их, но никогда не помнил, куда положил.