Юзеф Крашевский - Король в Несвиже (сборник)

Северин Жевуский, как вся семья, остроумный и злостный, откликнулся первым с мнимой серьёзностью:

– Но это наипростейшая вещь на свете! С одной стороны – история дома Радзивиллов, трубы славы над ней, с другой – история фамилии Понятовских, над ними же, с позволения, телёнок, задравши хвост…

Все прыснули смехом.

– Северин, пане коханку, – крикнул князь, – да брось, дело серьёзное.

Жевуский сел.

– Тогда я слушаю, – шепнул он, – что скажет генерал?

– Я? Ничего не скажу! Не смыслю ни в аллегориях, ни в живописи…

Князь задумался и поморщился.

– Я вам скажу, что знаю только, что должны быть гении с голыми ногами, крыльями, какая-то богиня либо нагая, либо немного одетая, всё-таки и алтарь, потому что должна гореть жертва, а я лучше всех чувствую, что жертва будет толстой и много в пепел обратится. Всё же думайте ещё что-нибудь.

– Что мы тут воду кипятим! – прервал генерал. – Вещь простая. Послать за Эсткой. Пусть он обдумает, что собирается рисовать, а князь выскажет своё мнение, согласится или нет.

Князь дал знак Фричинскому, который вышел и отправился за Эсткой. Художник уже ждал это. Не подобало ему только с рисунком прийти, чтобы инициативы не выдать, которую князь хотел оставить при себе. Он заранее оделся в воскресный контуш и бирюзовую запонку под шею пришпилил, не забывая о перстне с сердоликом на пальце, потому что, как художник, своё дворянство тем выше носил, чем его призвание ставило ближе к ремесленникам. Эстко, в некотором отдалении, задержался между порогом и столом.

Жевуский, который его знал и немилосердно над ним подшучивал, прозывая его Эстко-Фапресто, в немногих словах рассказал ему в чём было дело.

Дали ему минуту на размышление, после чего художник начал сначала с того, что подобные аллегории имеют свои правила, которых нужно держаться.

– Мы должны иметь, однако, ввиду, – продолжал он потом дальше, – что времени мы имеем мало, а потолка много, а раз рисовать, то всё-таки нужно его полностью покрыть изображением.

– А облака? – вставил Жевуский. – Всё-таки это для тебя отличная вещь; где не будешь иметь что поставить, сотворишь облака и цветы.

Эстко покрутил головой.

– Уж без них не обойдётся, – сказал он с важностью, – но их слишком нельзя навешать.

– Несомненно, пане коханку, – вставил князь. – Облака всегда подозрительны, кто-нибудь подумает, что мы наияснейшему пану градобитием угрожаем.

Жевуский рассмеялся. Эстко тем временем осмелел и повысил голос:

– Мне кажется, – начал он, – что тут главной вещью будет портрет наияснейшего пана в раме, удерживаемой двумя гениями.

– Даже двумя? – спросил Жевуский.

Художник немного поразился.

– Хотя бы для симметрии должно быть два, – ответил он чуть резко. – Гений добродетели и мудрости.

– Браво! – согласился Жевуский.

– Гении сверху будут удерживать над ним корону, – добавил Эстко.

– Помни, что один из них должен быть похож на ту, которая ему надела на голову корону, – прошептал Жевуский.

– Пане коханку! Veto! – крикнул воевода. – Лишь бы злобные люди не сделали из этого повод для шуток. На милость Бога, хоть усы гениям нарисуй, лишь бы только не были ни на кого похожи… понимаешь?

Эстко головой дал знать, что понял, и хотел быть послушным.

– Дальше что? – спросил Жевуский.

Художник закашлял.

– Я думаю в важной позе женщины преклонного возраста, стоящей при алтаре, изложить несвижскую ординацию…

– Ну, так, без алтаря не может быть, – забормотал князь, – я говорил.

– И сжигающую в качестве жертвы крылатые сердца, поднимающиеся к изображению, – завершил художник.

Пан Северин заслонил свои уста ладонью, чтобы не выдать улыбки.

– Очень мило, – сказал он, строя серьёзное лицо, – но подумай, что она добрые эти сердца, которые хотят лететь, сжигает и уничтожает… неприятели готовы сказать, что это делает назло, чтобы их не пустить к пану?

Эстко обиделся.

– Иначе это аллегорично выразить невозможно, – сказал он кисло. – Будут ли они взлетать – не знаю, по крайней мере, главное, что сердца гореть должны.

– Ну да, пане коханку, – добавил князь, – нарисованные сердца пусть горят.

– И больше ничего? – спросил Моравский. – Будешь вынужден очень много облаков нагромоздить, пожалуй.

– Я хотел ниже ещё, в последнем ярусе поставить Гения князя Радзивилла в облике рыцаря, отгоняющего мечом зависть.

Жевуский не мог уже удержаться от смеха, но аплодисментами его старался исправить.