Юзеф Крашевский - Король в Несвиже (сборник)

Опасаясь, как бы не оскорбить белку, и желая обязательно узнать от неё секрет, паренёк снял шапку и начал:

– Ясно освящённая белка!

Та подняла головку, держа в лапках орешек, и весело засмеялась.

– Глупый хлопче, – сказала она, – почему ты меня так называешь?

– А! Потому что удод меня разуму научил, – ответил сирота, – обиделся, что я сначала его вашей милостью называл, я боялся оскорбить.

– А чего ты там хочешь?

– Я дорогу потерял и не знаю, что с собой делать. Но, моя благодетельница белка, научи ты меня, прошу, откуда ты взяла орешек, когда они ещё не созрели?

– Ещё прошлогодний, – сказала белка живо. – Видишь, я насобирала их много осенью, спрятала в дупле дерева и теперь по одному на обед съедаю. Если бы все, которые тогда могла унести, поедала, а слово чести тебе даю, были они очень вкусные, сейчас должна была бы подыхать с голоду. Сделай и ты так, когда себе чего-нибудь насобираешь, оставь немного на завтра.

Это была очень хорошая наука, и сиротка подумал, что, однако, многому от птиц и животных можно научиться, если к ним приблизиться.

– Поскольку вы такая умная и благоразумная, – сказал он, – вы не были бы так любезны немного показать мне дорогу до местечка?

– Я не могу, – отвечала белка, – потому что там люди могли бы меня поймать и в клетку посадить и приказать вечно нудно колесо крутить или позарились бы на мой хвост для ювелиров и художников… но неподалёку вижу сороку, которая привыкла летать везде и выкручиваться из беды. Это услужливое создание, притом лепетать любит; она тебе дорогу покажет и даже готова проводить, когда вежливо попросишь.

Действительно, неподалёку сидела на ветке сорока и кричала, декламируя какой-то баламутный стишок, сложенный против ворон старым вороном. Она ничуть не испугалась подходящего мальчика, декламировала дальше и сердечно смеялась.

– Моя благодетельница… – сказал мальчик, начиная.

– Но уж мне ты ничего не говори, – прервала сорока, – я всё знаю, и разговор с воробьём подслушала, и историю ястреба видела, и знаю, о чём ты болтал с белкой… Город недалеко за моим хвостом… утоптанная тропинка к нему ведёт… Впрочем, я там также имею свои дела и скоро полечу, тогда провожу тебя. Но что ты там будешь делать?

– Воробей мне говорил, что нужно работать…

– Воробей, хотя маленький и грязный, не глуп, – воскликнула госпожа в чёрном плащике. – Ну, что же ты будешь делать?

Мальчик подумал, под ним было полно белого красивого песку, сухого и чистого; пришло ему на ум, что в городе улицы и дворы им посыпают… начал, поэтому, сгребать белый песок в торебку, которая осталась ему единственным наследством от матери, а сорока, декламируя, присматривалась к нему.

Когда торебка была полна, сорока полетела перед ним, крича, пока из-за берёз и сосен не показались башни городка, костёлы и стены – и сирота перекрестился с каким-то страхом. который его охватил при этом виде… Но сорока была такой весёлой, что и ему легче на сердце сделалось, глядя на неё.

– Если она так болтает, спокойная о себе, почему бы я не мог довериться Господу Богу? – спросил он в душе.

И, надев шапочку набекрень, пошёл за сорокой в город.

А что с ним случилось, и каких учителей там заметил, это, может, вам в другой раз расскажу.

Дрезден 3 мая 1865 г.

Уже в самих городских воротах шум и крики были такими великими по сравнению с тишиной деревенских полей, что мальчик, не привыкший к толпе и сутолоке, остановился, потрясённый, думая, идти дальше или нет; ибо он сомневался, сумеет ли справиться. С любопытством он поглядел во все стороны – всё влекло глаза, множество было красивых и очень дивных вещей, толпы людей, невыносимый шум – все, казалось, спешат, бегут, летят, запыхавшись… В первые минуты мальчик думал, что попал на такую временную суматоху, которую мог бы переждать, и немного задержался – но вскоре убедился, что то, что казалось ему случайным, было обычным и повседневным.

Среди иных его удивило и то, что на него никто не смотрел, что его, правда, пихали и чуть не опрокинули, но живая душа не спросила, откуда шёл, зачем пришёл. Вскоре он также убедился, что тут самому надо справляться, на никого не надеясь, ничего не ждать от людей, а силой немного проталкиваться дальше. Остановившись только на минуту, он заметил, что, постепенно его задевая, прижали почти к канаве, потому что не сопротивлялся; но когда понемногу стал защищаться локтями, люди уступали.

Сорока, которая привела его в город, вероятно, имея свои дела, тут же исчезла – мальчик был один… Каким-то инстинктом его глаза больше обращались на животных, чем на людей, и тех как-то меньше понимал, с творениями же Божьими ребёнок-сирота был как с наилучшими кровными. Чувствовал, что отлично их поймёт и меньше бояться нужно.