Джорджетт Хейер - Роковой поцелуй

– Что за глупости, Перри! – воскликнула она, когда он, утомившись, с проклятиями отбросил очередной безнадежно измятый галстук. – Ты испортил уже четвертый шейный платок подряд! Почему бы тебе не сделать их поуже?

Перегрин, подбородок и щеки которого скрывали поднятые уголки воротника сорочки, раздраженно заявил:

– Женщины в подобных вещах не разбираются совершенно. Фитц говорит, он должен быть высотой в фут. Что до четырех испорченных, то это ерунда! Фитц сказал, что иногда Бруммель запросто может перепортить целую дюжину. Давай попробуем еще раз, Джон! Сначала перегни воротник и опускай его вниз, идиот!

В этот момент раздался стук в дверь. Перегрин, с платком шириной в добрый фут на шее и лицом, запрокинутым к потолку, крикнул: «Войдите!», благодаря чему сподобился соорудить на своем шейном платке именно такую складку, лучше которой, по его убеждению, не сделал бы и сам Красавчик [42].

Вошел ливрейный лакей, доложивший о приходе адмирала и мистера Тавернера. Перегрин, который увлеченно приподнимал и опускал подбородок, делая все новые складки, не обратил на него ни малейшего внимания, зато Джудит буквально подскочила на месте.

– Ох, Перри, прошу тебя, поспеши! Это же наш кузен! Попросите адмирала подождать, Перкинс. Мы спустимся сию же минуту. Миссис Скаттергуд внизу? Ага, значит, она пока займется гостями! Перри, ты когда-нибудь закончишь?

Галстук к этому времени уменьшился до вполне приемлемых размеров. Перегрин с тревогой обозрел себя в зеркале, поправил пальцем одну из складок и мрачно сообщил, что готов. Платок по-прежнему вздымался чересчур высоко, не позволяя ему повернуть голову более чем на дюйм или два, но в этом, как он заверил Джудит, не было ничего необычного.

Теперь перед ними встала задача облачить его в новый сюртук – элегантное творение, созданное из предписанного, а затем изготовленного в Бате материала голубого цвета, с длинными фалдами и серебряными пуговицами. Он настолько тесно облегал фигуру юноши, что понадобилась помощь ливрейного лакея, дабы втиснуть в него Перри. Впрочем, в какой-то момент Джудит показалось: даже объединенные усилия двух крепких мужчин не позволят им преуспеть, но после упорной борьбы победа все-таки осталась за ними, и Перегрин, слегка запыхавшийся от усердия, повернулся к сестре, с гордостью поинтересовавшись, как он выглядит.

В ее глазах заплясали лукавые смешинки, но она заверила брата, что выглядит он бесподобно. В любом другом мужчине Джудит безжалостно высмеяла бы безнадежно загубленный сюртук, чудовищный шейный платок и облегающие панталоны, похожие, скорее, на вторую кожу, но Перегрин всегда был ее любимцем и посему имел право наряжаться так, как ему вздумается. Правда, сестра заметила: его золотистые кудри пребывают в некотором беспорядке, но после того, как он убедил ее, что это сделано специально, для чего ему понадобилось целых полчаса, она не сказала более ни слова, а лишь взяла его под руку и вместе с ним сошла в гостиную на первом этаже.

Там они обнаружили миссис Скаттергуд, сидящую на маленьком диванчике на двоих рядом с дородным и раскрасневшимся джентльменом, волосы которого уже изрядно посеребрила седина, и в ком мисс Тавернер без труда распознала брата своего покойного отца. Мистер Тавернер расположился на стуле напротив, но, едва только отворилась дверь, впуская его двоюродных родственников, как он вскочил на ноги и поклонился. Улыбка его излучала тепло, а в глазах светилось неприкрытое одобрение и даже восхищение. Джудит про себя порадовалась тому, что додумалась сегодня утром надеть платье из бледно-желтого муслина с кружевными оборками и новенькие туфельки небесно-голубого цвета.

Адмирал тяжеловесно встал с диванчика и, протягивая руку, шагнул им навстречу. На его румяной физиономии отразилось явственное облегчение.

– Ага! – изрек он. – Моя маленькая племянница! Что ж, моя дорогая! Отлично!

На мгновение Джудит испугалась, что он вознамерился поцеловать ее, это обстоятельство ненадолго лишило ее присутствия духа, поскольку от него явственно разило спиртным. Она решительно протянула ему руку и, после секундного колебания, он принял ее, схватив обеими ладонями.

– Значит, ты и есть дочка бедного Джона! – заявил адмирал, сопроводив свои слова могучим вздохом. – Да, печальная история! Еще никогда в жизни я не был так сокрушен.

Брови девушки недоуменно сошлись на переносице; она слегка присела и убрала свою руку. Джудит не верила в искренность дяди и, хотя намеревалась явить ему вежливость, которой требовали их родственные связи, испытывать к нему признательность не собиралась. Она ограничилась тем, что сказала: