Джек Керуак - Видения Коди

ДЖЕК. Я б мог взрябить тебе гонченошу, чтоб ты пожелал мне смерти и упраздненья

КОДИ. Смерти и оглашенья; я подписал его вчера вечером, мое ручательство – Прошу вас, сегодня никаких посетителей, у меня усталая точка между нгот, ног моих, вчера ночью те оркестранты Лиггенза, медорванцы, заявились сюда и осквернили мне бедра, черт бы драл их шкуры. (Свист резинки по воздуху) Вот, свершилось темное деянье, Джек; никакими лепехами или костяхами снабжать меня теперь не надо!

ДЖЕК. В клоаху все его. Но скажи мне, прекрасный царевич, что же приключилось дале?

КОДИ. Мы забрали того другого зануду, Рода Моултри, и Рея Смита, наверно, и все утрамбовались в машину – но там еще был Дори Джордан, весь затурканный и кастрированный, и полуживой, ничо у него не болталось, трахомая девчонка из той тусовки? Пфуй! У нас был Хак; у нас вся машина забита была, и поехали по всей стране, ополоумев. Тогда потом немного поговорили о некоем Роже Бонкёре, который начал с богемных летних отпусков в Кейп-Коде, Провинстауне, дорогами по ночам ходил; и в итоге прошел по всей Америке в ночи со свечою в руке; позже он с ума сошел, либо же оно упростилось до чего-то практичного, вроде фонаря тормозного кондуктора и каких-то ботинок для ходьбы и хозяйства; либо, вот в самом деле щас, я не могу сказать; затем его младший братишка, не? Бен Бонкёр, тот, что с лихорадочным чело́м сбежал обратно из Мексики в пыльных вагонах Ferrocarril Mexicano [56], со штакетиной, как ветвь гиацинта, обернутой вокруг его лепной таили, талии, как серафим, сатрап, паточно-черный ремешок, косяк, каким стервятника угробить можно, могучий громовзрывной кропаль, величайший кусман Свазилендского бама, что когда-либо собирался за всю историю Палеонтологиченского музея, или это Травоядные были? нет, эт, чего, конечно же, чертбыдраный, э, проклятье, старый, музей там, знаешь, тот, где я – плавбассейн Ботанических Садов или чего там не, Ботанической Шпалы, Ботанической Штанги, Ботанического Сада Травы, и теперь меня все бросили ковыряться в моих собственных дурацких мыслях, ну, вот и все, что мне осталось, и если Господь будет терпелив, я сызнова попробую возобновить свое повествованье, не мучая никого ужасными и обдураченными зависами. Через весь Кэнзас мы жрали навоз; вечерняя звезда висела на краешке смутного пыланья ночи в Айове; в Иллиное мы видели амбар; в Индиэне был органист, который не понимал, он прятался – но в самом деле и поистине, в Индиэне тоже был амбар, и дерево, древо О да О самое; в Пеннсилвании был снег, в Охайо был снег, в Небраске был снег, в Уайоминге был снег, в Неваде был снег, и ночь; а в Калифорнии с недружелюбными пальмами, был туман, и день. Мы выскочили на угол Эллиса и О’Фаррелла со всем нашим хозяйством на тротуаре; младенец плакал; я велел Льюку раскочегарить печку. Они нас в тюрьму кинули; не прошло и двух ночей погодя, когда Старый Бык Баллон сидел там своей жопой в сковородке с горячей водой, потому что застудил себе прямую кишку, снаружи в переулке с кошаками и рыбой на заборе, и лунопильным видом, тут такой этот старый черношляпый незнакомец в саване рассекает, внутрь заглядывает, ничё не грит, Старый Бык на него в ответ смотрит, пердит разок водянисто так, что слышно, как от выхлопа рябь пошла и туркотрубится аж до самого – и оказывается, что он отвалил во мрак; да-с сударь мой, я расскажу тебе, кто это был, то был вечный муж, вернулся подглядеть за измученным старым любовником, который у него жену увел; чего, черт, и оба они безумны. Но вот в Бьютте, Монтана, все удалось, когда я сказал Улыбе – но он понял – но все это занудство, а недавно

ДЖЕК. Да, вот этот вот

КОДИ. – ага, они поговорили, ага, тот самый, прочь, чего, черт, понял Бьютт, просто… (молчание) (покуда Коди подворачивает края) …только вот некоторое время назад мне пришло в голову, что там, должно быть, на той дороге кто-то еще вроде был со мной, какой-то странный персонаж, до сих пор неслыханный, как я тебе уже сказал, не могу вспомнить, и ты знаешь, тот твой сон про то, как за тобой гнался по белой пустыне окутанный саваном незнакомец в капюшоне, с посохом сияющего золота, ужасными стопами, тучами вместо колен, и черным лицом в снежных сутанах с капюшоном; и вот в тот раз, возвращаясь из Нью-Йорка, через всю туманную дождливую ночь Нью-Джёрзи, белый знак на шоссе указывал на Юг, а смотрел на Запад, чего хочешь выбирай, и мы поехали на Юг, ибо теплоссаки рек и зеленая мурава, и доки, ты сказал: «Мне кажется, я что-то забыл —» что-то про сборы к поездке, и умственно, и ты забыл, что произнес какую-то мысль, или какой-то важный сон, о котором ты подумал, что надо бы вспомнить, и не вспомнил, а позднее выражал озабоченность, что он бы мог иметь какую-то связь с арабским чужаком в саване, и, следовательно, ты жалел, что не сумел его вспомнить, тот сон поскольку всегда – озадачивал потом – Но вдумайся и вспомни: тот кто-то другой не в твоем, или эт, ощущенье, ты, бывало, про, последний, когда ты – сказал, что Коди есть брат, которого я потерял – не то ощущенье, которое чувства, но провал в воздухе рядом со мною на дороге, ночь под серою луной, туман – Но ты знаешь —