Жюль Гонкур - Шарль Демайи

– Хотите, я скажу вам, милый Ламперьер, что я думаю вопреки поэтам?

– Что же вы думаете, Демальи?

– Что душа женщины ближе к чувствам, чем душа мужчины; ее поражает наружность; она судит о характере по усам, о человеке по одежде, о книге по имени, об актере по роли, и о песне по мотиву.

– Вы можете говорить все, что вам угодно, – возразил Ламперьер, – вы Демальи, и ты мой милый, и весь свет; вы будете острить над моими предрассудками, как Вольтер над своими врагами; я вам отвечу одним словом… В жизни бывает год, в году – день, в дне – час, когда, мешая уголья, вы… это не весной Демальи, а под осень; вам минет тридцать лет, и прекрасные слезы, о которых вы только что говорили, отойдут далеко… и так, мешая уголья… вы вдруг почувствуете себя одиноким. Одиночество, которое было свободой вчера, сегодня вас тяготит… О! сердце уже более не переполнено, грудь не расширяется! Наступает ночь, а вы думаете о том, что друзья изменяют и молодость уходит… и тихо перед вашими глазами, в вашем сердце восстают воспоминания детства… Семейный очаг!.. Вы снова видите вашего отца, который не был одинок, потому что около него ваша мать убаюкивала вас… И вот, вы начинаете понемногу думать, что семья есть вторая будущность человека, а что женщина – половина семьи.

– Одним словом, брак? – сказал Демальи, – к несчастию, брак для нас запрещен.

– Почему?

– Потому что мы не умеем быть мужьями. Человек, который проводит всю жизнь, строча на бумаге, есть человек, находящийся вне социального закона, вне брачных правил… Во-первых, безбрачие необходимо для мысли… А еще что? Родительские чувства?.. Колыбель?.. Дети?.. Но что такое дети? Часть вас самих, которая составляет вашу гордость, и продолжает ваш род, частичка вашего бессмертия, которое вы ласкаете на ваших коленях… нам жениться, милый мой, бесплодно! У нас есть нечто лучше: наши дети, это наши книги!

– Это производит менее шума, – сказал Буароже с улыбкой.

– По крайней мере, оставишь ты нам любовниц? – спросил де-Ремонвиль.

– Я хочу предложить один вопрос Демальи, – произнес один голос. – Какая любовница нам подходит?

– Глупая любовница, – сказал Франшемон.

– О, – сказал Демальи, – довольно и того, чтоб она не была умной женщиной.

– Любовница, которая бы не острила, – сказал Буароже, но таких нет более.

– Еще бывают любовницы в облаках.

– Лаура Петрарки!.. Это неудобно!

– А что вы думаете об обожающей любовнице?

– А! Как законная жена…

– Именно так… женщина, которая восхищается вашими книгами, которая занимается вашей репутацией, ласкает ваше самолюбие, которая знает вас наизусть и декламирует ваши произведения на коленях… словом, нечто вроде госпожи Альбани.

– Это должно быть очень скучно, быть божком… под конец.

– Я думаю! Альфиери умер от этого.

– Остается жанр Терезы Лавассер…

– И Альбертины Марат… фи! Только одна любовница хороша, – сказал Ремонвиль, – это женщина первобытная…

– Всего умнее, – сказал Франшемон, – знаете ли вы, что всего умнее? Берут какую-нибудь историческую женщину, какую-нибудь симпатичную статую, – я не говорю вам о госпоже де-Ментенон… Ставят ее в нишу, одевают как мадонну; и привыкая к ней… начинают ее обожать.

– Вы совершенно правы, Франшемон, – сказал Демальи, – это было бы всего умнее… Разве есть место человеку в писателе?.. Есть люди, приходящие на первое представление, на балкон, вы все знаете их. Женщина, открывающая ложи, кланяется им. Зала глядит на них. Это вы, Ремонвиль, и другие вам подобные. Вас там человек двенадцать; вы серьезны, бесстрастны; глядя на драму или фарс, вы не плачете, вы не смеетесь. Вы созданы из мрамора. Вы только слушаете и смотрите. На завтра в газете вы расскажете пьесу публике… Литератор на меня производить совершенно такое же впечатление; только пьеса, которую он смотрит и слушает – это его жизнь. Он анализирует себя, когда любит, а когда страдает, он опять анализирует… Он анатомирует свою душу… Знаете ли, как литератор привязывается к женщине? Как Верне к мачте корабля… чтобы изучать бурю… Мы живем только нашими книгами… Другие говорят: вот женщина! Мы говорим: вот роман! Обуреваемые нашими страстями, мы перечисляем их!.. Мы говорим о любви как другие; мы лжем, мы не любим. Наша голова, наша жизнь слушает биения нашего сердца. В поцелуе мы ищем новизны, в скандале – успеха, в слезах женщины – слез публики, в любви – удачное произведение… Говорю вам правду: мы не любим.

– Но что же, это очень жаль! – сказала Креси, вставая. Проходя по зале, Демальи продолжал: