Кристофер Ишервуд - Труды и дни мистера Норриса. Прощай, Берлин

– Бедный Артур! – Мне стоило изрядного труда удержаться от смеха. – И что же вы теперь будете делать? Имеет смысл рассчитывать на то, что в конечном счете вам все-таки заплатят?

– Думаю, ни малейшего, – с мрачной миной сказал Артур.

– Послушайте, а давайте я вам ссужу хоть сколько-то. У меня есть десять марок.

– Нет, Уильям, благодарю вас. Я ценю ваш порыв, но брать у вас в долг – увольте. У меня такое чувство, что это подорвало бы нашу прекрасную дружбу. Нет, я подожду еще пару дней, а потом придется предпринять определенного рода шаги. А если и это не возымеет эффекта, я знаю, что мне делать дальше.

– Загадки, загадки.

На какой-то миг мне даже показалось: а не подумывает ли Артур свести счеты с жизнью? Однако сама мысль о том, что он попытается покончить жизнь самоубийством, была настолько нелепой, что я невольно улыбнулся.

– Да нет, надеюсь, что все у вас наладится, – сказал я, и мы стали прощаться.

– Я тоже, дорогой мой Уильям, я тоже искренне на это надеюсь. – Артур осторожно выглянул на лестницу. – И не забудьте передать от меня поклон божественной Шрёдер.

– В самом деле, Артур, почему бы вам в ближайшее же время к нам не заглянуть? Сто лет уже не бывали. Она без вас положительно чахнет.

– С превеликим удовольствием – как только разделаюсь со всеми этими напастями. Если, конечно, я с ними когда-нибудь разделаюсь. – Артур глубоко вздохнул. – Доброй ночи, дорогой мой мальчик. Храни вас Бог.

На следующий день, в четверг, я был занят уроками. В пятницу я несколько раз пытался прозвониться к Артуру на квартиру, но номер был неизменно занят. В субботу я уехал на выходные к друзьям в Гамбург и вернулся в Берлин только в понедельник, ближе к вечеру. В тот же вечер я снова набрал номер Артура, чтобы рассказать ему о поездке; ответа по-прежнему не было. Я звонил четыре раза с промежутками в полчаса, а потом запросил телефонистку. Она на официальном жаргоне объяснила мне, что «аппарат абонента более не используется».

Не то чтобы я очень этому удивился. При нынешнем состоянии Артуровых финансов вряд ли стоило ожидать, что он станет платить по телефонным счетам. И тем не менее, подумал я, он мог бы зайти ко мне или хотя бы передать весточку. Впрочем, и он тоже наверняка был сильно занят.

Прошло еще три дня. Такого, чтобы за целую неделю мы с ним ни разу не встретились или хотя бы не переговорили по телефону, мне даже и припомнить было нелегко. Артур мог заболеть. И чем чаще я об этом думал, тем больше крепла во мне уверенность, что его молчание объясняется именно этим. У него долги, и он очень переживает по этому поводу: вполне мог довести себя до нервного срыва. А я за все это время даже ни разу о нем не побеспокоился. Внезапно мной овладело острое чувство вины. Сегодня же после обеда, решил я, зайду и навещу его.

Шел я быстро, повинуясь не то какому-то смутному предчувствию, не то угрызениям совести, а потому добрался до Курбьештрассе в рекордные сроки: быстро взбежал по лестнице и, даже не успев перевести дыхания, нажал кнопку звонка. В конце концов, Артур уже не мальчик. Такая жизнь, как у него, сломает кого угодно, а у него слабое сердце. Новости могут оказаться более чем серьезными. Если, скажем, вдруг… ба, а это еще что такое? Я так спешил, что, скорее всего, просто ошибся этажом. На двери, у которой я стоял, не было таблички с именем: то была чужая дверь. Вот так всегда: стоит только дать волю нервам – и тут же начинают происходить совершенно нелепые, совершенно идиотские случайности. Мой первый импульс был бежать вверх или вниз по лестнице, я не был уверен, куда именно. Но ведь, в конце концов, я позвонил к людям в дверь. И будет лучше всего, если я дождусь, пока кто-нибудь не выйдет ко мне, так, чтобы я смог объясниться.

Я стал ждать; минуту, две, три. Дверь не открывалась. Судя по всему, никого не оказалось дома. Ну что ж, не придется строить из себя дурака.

Но тут я заметил еще кое-что. На обеих дверях видны были маленькие квадратики, более темные, чем остальное дерево. Не узнать в них следы, оставшиеся от снятых табличек с именем хозяина квартиры, было просто невозможно. Теперь я углядел даже крошечные отверстия на тех местах, где раньше были ввернуты шурупы.

Мной овладело нечто вроде паники. За полминуты я успел взбежать вверх по лестнице, до самого конца, а потом спуститься вниз, и тоже до упора; очень легко и быстро, как бегаешь порой в кошмарном сне. Двух табличек с фамилией Артура нигде не было видно. Впрочем, стоп: может быть, я вообще зашел не в тот дом. Случались со мной конфузы и почище этого. Я вышел на улицу взглянуть на номер над дверью. Нет, никакой ошибки не было.