Генри Джеймс - Бостонцы

– Только не говорите, что эта речь в вас ничего не изменила! Я считаю, что мисс Таррант способна преодолеть любые трудности, – он был так самодоволен и так уверен в своей правоте, что для него не имело никакого значения, что думают другие. Во всяком случае, так решил Бэзил Рэнсом.

– О! Я не сказал, что она меня не изменила! – заметил миссисипец.

– Изменила, но не в нужную сторону! – сказала Верена. – Впрочем, это неважно. Вы всё равно останетесь позади.

– Если и так, то вам придётся вернуться, чтобы утешить меня.

– Вернуться? Я никогда не возвращаюсь! – весело ответила девушка.

– Вы сделаете это впервые! – ответил Рэнсом, чувствуя, что его попытка продолжить шутку внезапно обернулась выражением почтения.

– О, это слишком самонадеянно! – воскликнул мистер Бюррадж, и отвернулся, чтобы взять стакан воды для Верены, которая отказалась от шампанского, сказав, что никогда в жизни его не пила, и у неё оно ассоциируется с чем-то незаконным. В доме Олив не было вина, за исключением старой мадеры и кларета её отца, достоинства которых Рэнсом оценил во время обеда у неё.

– Неужели он верит во все эти глупости? – вопросил он, прекрасно представляя, чем на самом деле была вызвано обвинение в самонадеянности от мистера Бюрраджа.

– О да, он без ума от нашего движения, – ответила Верена. – Он один из моих самых многообещающих новообращённых.

– И разве вы не презираете его за это?

– Презираю его? Вы думаете, я так легко меняю своё мнение?

– Что ж, мне кажется, я скоро увижу, как вы начнёте его менять, – заметил Рэнсом тоном, который продемонстрировал бы Генри Бюрраджу, услышь он эти слова, что упомянутая им самонадеянность перешла в самодовольную глупость.

На Верену, впрочем, это не произвело ни малейшего впечатления, и она просто сказала, без намёка на обиду:

– Хорошо, если вы думаете вернуть меня на пятьсот лет назад, я надеюсь, что вы хотя бы не скажете об этом мисс Бёрдси, – и так как Рэнсом не сразу понял смысл её слов, она продолжила: – Знаете, она уверена, что всё будет совершенно иначе. Я навестила её после вашего визита в Кембридж – почти сразу же.

– Милая старая леди – я надеюсь, с ней всё хорошо, – сказал молодой человек.

– По крайней мере, она чрезвычайно заинтересована.

– Она ведь всегда в чём-нибудь да заинтересована, не так ли?

– Да, но на этот раз это касается наших отношений – моих и ваших, – ответила Верена, тоном, которым только Верена могла сказать подобную вещь. – Вам стоило бы увидеть, как она увлечена ими. Она уверена, что всё это сослужит вам хорошую службу.

– Что сослужит, мисс Таррант?

– То, о чём я ей сказала. Она уверена, что вы собираетесь стать одним из наших лидеров, что вы отлично умеете решать сложные вопросы и влиять на массы, что вы будете ярым борцом за наше восхождение и рано или поздно подниметесь к вершинам, как один из наших поборников, и всё это благодаря мне.

Рэнсом стоял, с улыбкой глядя на неё. В глубоком сиянии его глаз отражалось осознание недостижимости подобных лавров независимо от влияния Верены.

– И вы хотите, чтобы я не разубеждал её?

– Я не хочу, чтобы вы лицемерили – если только вы на самом деле не примете нашу сторону. Но я думаю, что было бы мило позволить уважаемой пожилой даме просто предаваться своим иллюзиям. Возможно, ей осталось совсем недолго. Как-то она сказала мне, что готова отправиться на покой, так что ваша свобода не слишком пострадает. Для неё это очень романтично – то, что вы Южанин и прочее, и не слишком сочувствуете бостонским идеям, и вы встретили её на улице и позволили ей узнать вас ближе. Она не верит, что я не смогу изменить вас.

– Не бойтесь, мисс Таррант, она будет полностью удовлетворена, – сказал Рэнсом со смешком, который, как он видел, она поняла лишь отчасти. От пояснений его избавило возвращение мистера Бюрраджа, который доставил не только стакан воды для Верены, но и гладколицего румяного улыбающегося старого джентльмена в вельветовом жилете и с красиво зачёсанными тонкими седыми волосами, которого он представил Верене. Рэнсом узнал в нём богатого и почтенного человека, известного своей гражданской сознательностью и широкой благотворительной деятельностью. Рэнсом прожил в Нью-Йорке достаточно долго, чтобы понимать, что одобрение этого человека является гарантом успеха, и отвернулся с тихим вздохом, вспомнив, что сам он относится к низшему классу. Он отвернулся, поскольку, как мы знаем, был приучен к тому, что так должен поступать джентльмен, беседовавший с дамой, после того как ей представили нового джентльмена. Однако через минуту, оглянувшись, он увидел, что молодой мистер Бюррадж явно не собирается оставить её наедине с выдающимся филантропом. Он подумал, что ему лучше пойти домой: он не знал, что может случиться на подобной вечеринке после того, как основная часть уже окончена. Однако через некоторое время он отказался от этой идеи, так как подумал, что у него ещё может появиться шанс поговорить с Вереной. В любом случае, он считал, что прежде всего обязан попрощаться с миссис Бюррадж. Ему хотелось знать, где остановилась Верена: он думал о том, чтобы встретиться с ней наедине, а не в столовой полной миллионеров. Он решил, что хозяйка дома может знать это, и если ему удастся побороть свою робость и спросить её, то она скажет ему. Он оглядел столовую, прошёлся по нескольким гостиным, полным людей и, наконец, снова заглянул в музыкальный зал. В нём было всего полдюжины пар, рассредоточенных между рядами опустевших стульев. Там он и увидел миссис Бюррадж, беседующую с Олив Ченселлор, которая, похоже, даже не двинулась со своего места перед сценой, где совсем недавно состоялся триумф Верены. Он настолько не ожидал встретить Олив, что даже опешил на мгновение, но быстро собрался, как подобает уроженцу Миссисипи. Он чувствовал, что Олив увидела его. Она смотрела на него так, будто надеялась, что никогда больше его не увидит. Миссис Бюррадж встала, когда он с поклоном пожелал её доброй ночи, и Олив последовала её примеру.