Генри Джеймс - Бостонцы

Этот джентльмен продолжал вмешиваться в разговор, видимо, надеясь, что если он задержится, то мисс Таррант или мисс Ченселлор, в конце концов, появятся.

– Все места в Холле проданы. Ожидается аншлаг. Вот что происходит, когда бостонская публика заражена идеей! – воскликнул он.

Рэнсом хотел как можно скорее убраться подальше, и чтобы облегчить своё освобождение, уже стоя на пороге, сказал миссис Луне лукаво:

– Лучше вам прийти сегодня.

– Я не бостонская публика – мне плевать на идею! – ответила она.

– Хотите сказать, что вы не идёте сегодня? – воскликнул мистер Пардон, с широко распахнутыми глазами похлопывая по своей сумке. – Неужели вы не считаете её гениальной?

Миссис Луна была на грани. Разочарование от того, что Рэнсом ускользал от неё, занятый мыслями о Верене, оставляя её наедине с этим чудовищным газетчиком, пребывание которого здесь делало немыслимым любой эмоциональный бунт. Разочарование от того, что она видела, что все вокруг насмехаются над ней, и никто не способен поддержать её, было так сильно, что она потеряла голову, и необдуманные слова сорвались с её уст:

– Нет, напротив. Я считаю её грубой идиоткой!

– О, мадам, я никогда не позволю себе напечатать это! – опуская входную портьеру за собой, Рэнсом ещё слышал эти укоризненные причитания.

Следующие два часа он бродил по Бостону, не разбирая дороги, уверенный в том, что не желает возвращаться в отель, чувствуя себя неспособным съесть свой ужин или дать отдых измученным ногам. Он блуждал в том же отчаянном порыве, страстном и одновременно бесцельном, как много дней назад в Нью-Йорке, и думал, что его тревоги и сомнения должны развеяться. Сейчас они навалились на него с невиданной силой. Ранняя тьма второй половины ноября уже сгустилась, но вечер был приятным, и на освещённых улицах царило оживление, свойственное началу зимы. Витрины магазинов мерцали сквозь подёрнутые морозным узором стёкла. Прохожие сновали по тротуарам. Колокольчики трамваев звенели в холодном воздухе. Мальчишки выкрикивали заголовки вечерних газет. Освещённые вестибюли театров с цветными плакатами и фотографиями актрис, соблазнительно выставляли напоказ свои вращающиеся двери, обитые красной кожей или сукном с вкраплениями крошечных медных гвоздей. Сквозь огромные прямоугольники стекол видны были интерьеры отелей – мощеные мрамором вестибюли и колонны, белые от электрического света, и жители Запада, вытянувшие свои ноги на мягких диванах. За конторками, заваленными романами и стопками периодики в мягких обложках, маленькие мальчики с взрослыми лицами показывали расписания театров и предлагали либретто. Когда время от времени Рэнсом останавливался на углу, решая, куда идти дальше, он поднимал голову вверх и видел звёзды, яркие и такие близкие, льющие свой свет на город. Бостон казался большим и полным ночной жизни, бодрым и готовым к вечеру удовольствий.

Он снова и снова проходил мимо Мьюзик Холла и повсюду видел афиши предстоящего действа, которые глазели на пешеходов на всём протяжении аллеи в конце Скул Стрит. Всё вокруг казалось полным ожидания и зловещим. Люди ещё не начали входить, но здание, освещённое и открытое, уже было готово, и времени оставалось мало. Так казалось Рэнсому, и в то же время он неистово желал, чтобы решающий момент был позади. Всё, что окружало его, казалось, воплотилось в мысли, с которой трепетала его душа: это был вопрос – может ли ещё он помешать этому прыжку в бездну. Ему казалось, что весь Бостон собирается услышать её, или, по крайней мере, каждый, кого он видел на улице. В этой мысли было что-то возбуждающее и вдохновляющее. Вот он вырывает её из рук необъятной толпы – это видение мгновенно овладело им, заставило его шагать сквозь массы людей, которые скоро будут бороться за неё. Было ещё не поздно, и он чувствовал себя достаточно сильным. Даже когда она будет стоять перед тысячами устремлённых на неё глаз, ничего не будет потеряно. Он ещё утром приобрёл билет, и теперь время пришло. Он вернулся ненадолго в отель, переоделся и выпил бокал вина. Затем снова направился в Мьюзик Холл и увидел, что люди уже начали входить – первые ручейки огромного течения, среди которых было множество женщин. После семи часов минуты неслись стремительно – хотя до этого едва волочились, – и теперь оставалось всего полчаса. Рэнсом зашёл вместе с остальными. Он уже знал, где его место. Когда он приехал в Бостон, то был вынужден выбирать из того, что осталось, так что ему не пришлось быть особенно взыскательным. Но теперь, стоя под этим высоким отвесным потолком, он чувствовал, что ему всё равно, где сидеть, потому что он не собирался занимать своё кресло. Он не был частью публики: он противопоставлял себя ей, он был другим и явился с совершенно иной целью. Его не волновало, что потом ему просто негде будет сесть и придётся смириться с тем, что он заплатил за стоячее место. Публика прибывала, и совсем скоро остались только стоячие места. У Рэнсома не было определённого плана. Он просто хотел попасть в здание, и теперь смог оглядеться. Он раньше не бывал в Мьюзик Холле, и его высокие своды и ряды нависающих балконов показались ему впечатляющими. Временами он чувствовал, что понимает чувства какого-нибудь молодого человека, который пришёл в подобное людное место, чтобы разрядить пистолет в короля или президента.