Надавав пощечин пристыженной опасности, мы бросали ей вызов под ликующие звуки фанфар и лихую дробь барабана; нам хотелось поднять на ноги всех, чтобы все видели, каким величием полнится душа грешника, с улыбкой попирающего закон.
Шагавший впереди Лусьо остановился:
— Предлагаю ограбить послезавтра Национальный банк.
— Ты, Сильвио, вскроешь сейфы своим аппаратом.
— Бонно, наверное, рукоплещет нам в аду, — сказал Энрике.
— Да здравствуют Лакомб и Вале! — воскликнул я.
— Эврика! — закричал Лусьо.
— Что с тобой?
— Придумал… Я же говорил!.. Мне надо поставить памятник… Придумал!.. Ну-ка, догадайтесь!..
Мы окружили его.
— Помните? Помнишь, Энрике, ювелирный магазин рядом с кино «Электра»?.. Серьезно, слушай, я не шучу. Туалет в кино без крыши… я точно помню; оттуда перелезаем на крышу магазина. Берем билеты на вечер и смываемся до конца сеанса. Через замочную скважину вдуваем клизмой хлороформ.
— Верно. Слушай, Лусьо, это будет знаменитое ограбление. И кто подумает, что какие-то мальчишки… Этим надо заняться.
Я закурил, и огонек спички осветил мраморную лестницу.
Мы бросились наверх.
На площадке Лусьо зажег фонарик, высветивший узкий замкнутый прямоугольник, от которого ответвлялся темный коридор. К дверному косяку была прибита эмалированная табличка с надписью: «Библиотека».
Мы подошли ближе. Дверь была старая, и высокие зеленые створки не доходили до пола примерно на дюйм.
С помощью рычага можно было запросто сорвать замок.
— Посмотрим сначала галерею, — сказал Энрике. — Там полно лампочек.
В коридоре мы нашли дверь, которая вела на галерею. Вода, клокоча, низвергалась вниз на каменные ступени, и при ослепительной вспышке молнии мы заметили у высокой, обмазанной битумом стены дощатую будку; дверь ее была приоткрыта.
По временам яркий свет молнии выхватывал из темноты далекий фиолетовый край неба, перечеркнутый неровным горизонтом крыш и колоколен. Черная стена зловеще, по-тюремному высилась на фоне грозовых полотнищ.
Мы залезли в будку. Лусьо зажег фонарик.
По углам были сложены мешки с опилками, половые тряпки, щетки и швабры. В центре стояла вместительная проволочная корзина.
— Ну-ка, что там? — Лусьо приподнял крышку.
— Лампочки.
— Посмотрим?
Мы нетерпеливо склонились под светлым пятном фонаря. Среди опилок выпукло блестело стекло электрических ламп.
— Не перегоревшие?
— Их бы выбросили, — но на всякий случай я внимательно осмотрел спираль. Лампы были абсолютно новые.
Мы грабили молча, жадно, набивая карманы лампочками, а когда и этого показалось мало, наполнили ими небольшой холщовый мешок. Лусьо, чтобы не звенели, пересыпал лампы опилками.
Рубашка на животе у Энрике вздулась огромным пузырем. Все это были лампочки.
— Смотрите, Энрике забеременел.
Шутка пришлась по вкусу, все улыбнулись.
Наконец мы благоразумно удалились. Стеклянные груши тихонько позвякивали.
Когда мы остановились у дверей библиотеки, Энрике предложил:
— Пошли взглянем на книги.
— А чем открыть дверь?
— В будке лом.
— Знаете что? Давайте упакуем лампочки, Лусьо забросит их к себе, ему тут ближе всех.
— А это видел? — пробормотал юный шельмец. — Я один не пойду… Сами ночуйте в клетке.
О, шельмовское обличье! Верхняя пуговица рубашки отлетела, и зеленый галстук болтался на растерзанной груди. Прибавьте к этому кепку козырьком назад поверх бледной грязной мордашки, рубашку с закатанными рукавами, перчатки, и перед вами — законченный портрет этого пройдохи, этого жизнерадостного онаниста, играющего на подмостках судьбы роль налетчика.
Энрике выложил свои лампочки и отправился за ломом.
— Тоже мне, умник, этот Энрике! Решил из меня живца сделать, — проворчал Лусьо.
— Глупости. До тебя отсюда два шага. Обернулся бы за минуту.
— Не хочу.
— Конечно, не хочешь… Всем известно, что ты просто пшик.
— А если фараоны?
— Удрал бы. Ноги у тебя есть?
Отряхиваясь, как вылезший из воды пудель, вошел Энрике.
— Ну что?
— Дай, я попробую.
Я обернул конец лома носовым платком и вставил его в щель, решив, что лучше будет тянуть кверху.
Дверь заскрипела.
— Еще чуть-чуть, — прошептал Энрике.
Я потянул снова, и снова послышался угрожающий скрип.
— Дай мне.
Энрике рванул лом с такой силой, что вместо скрипа на этот раз раздался оглушительный треск.
Все мы замерли, оцепенев.
— Дикарь, — прошипел Лусьо.
Читать дальше