Фрэнсис Бёрнетт - Таинственный сад (сборник)

В круглых глазах Дикона светилось пылкое любопытство, но он не говорил ни слова. Бен тоже смотрел с интересом. Колин продолжал копать и, выкопав несколько комков земли, радостно обратился к Дикону на йоркширском диалекте:

– Ты сказал, что я скоро буду здесь ходить, как другие люди… и потом сказал, что я буду копать. Я думал, что ты сказал это, чтобы утешить меня… Сегодня только первый день, а я уже ходил, и вот я копаю!

У Бена опять от изумления открылся рот, когда он услышал это, но потом рассмеялся:

– Похоже на то, что у тебя ума довольно, настоящий йоркширец! И копать начал! А не хочешь ли посадить что-нибудь? Я могу принести тебе розу в горшке.

– Поди принеси! – сказал Колин, усердно копая. – Скорее!

Все действительно сделалось скоро. Бен побежал, забыв про свой ревматизм; Дикон взял свой заступ и вырыл ямку побольше и поглубже, чем это мог сделать Колин своими слабыми руками; Мери побежала и принесла лейку. Когда Дикон вырыл ямку поглубже, Колин продолжал подбрасывать рыхлую землю, потом взглянул на небо, весь раскрасневшийся и оживленный.

– Я хочу сделать это раньше, чем солнце совсем зайдет, – сказал он.

Мери подумала, что солнце остановилось на несколько минут именно ради этого. Бен принес из оранжереи розу в горшке, ковыляя по траве так быстро, как только мог. Он стал на колени подле ямки и разбил горшок.

– Вот она, мой мальчик, – сказал он, подавая Колину растение, – посади ее сам в землю, как делает король, когда приезжает на новое место.

Худые, бледные руки Колина слегка дрожали и румянец на лице вспыхнул ярче, когда он опустил розу в землю и держал ее, пока Бен засыпал яму и укреплял растение. Мери вся подалась вперед, стоя на четвереньках.

– Посадил! – сказал, наконец, Колин. – А солнце еще только садится… Помоги мне встать, Дикон. Я хочу стоять, когда оно зайдет. Это надо так… это волшебство!

Дикон помог ему встать, а «волшебство» – или что-то другое – придало ему столько силы, что, когда солнце совсем скрылось и кончился этот удивительный, чудесный день, Колин стоял, сам стоял на ногах и смеялся.

…Когда они вернулись в дом, доктор Крэвен уже ожидал их там. Он начал уже было подумывать о том, не благоразумнее ли будет послать кого-нибудь осмотреть дорожки в саду. Когда Колина внесли обратно в его комнату, доктор серьезно поглядел на него.

– Ты не должен был оставаться там так долго, – сказал он. – Тебе не следует переутомляться.

– Я вовсе не устал, – сказал Колин. – Это меня вылечило. Завтра я выйду и утром и после обеда.

– Не знаю, позволю ли я это, – ответил доктор Крэвен. – Я боюсь, что это будет неблагоразумно.

– Будет неблагоразумно мешать мне, – очень серьезно сказал Колин. – Я пойду.

Даже Мери заметила, что одна из ярких особенностей характера Колина была та, что он вовсе не подозревал, как груба была его манера распоряжаться людьми. Он как будто всю свою жизнь прожил на пустынном острове и, так как он был там королем, завел свои собственные обычаи, и ему не с кем было сравнить себя. Сама Мери тоже была немного похожа на него, но с тех пор, как жила в Миссельтуэйте, она мало-помалу узнала, что и ее собственная манера обращаться с людьми вовсе не такая, которую часто видишь или которая очень нравится людям. Сделав это открытие, она, конечно, решила, что оно достаточно интересно, чтобы сообщить о нем Колину. После того как доктор Крэвен ушел, она уселась и в течение нескольких минут с любопытством глядела на Колина. Ей хотелось, чтобы он спросил ее, почему она это делает, и он действительно спросил:

– Почему ты на меня так смотришь?

– Я думаю о том, как мне жаль доктора Крэвена.

– И мне его жаль, – сказал Колин спокойно, но не без некоторого удовольствия, – ведь он теперь не получит Миссельтуэйта, потому что я не умру.

– Конечно, мне и поэтому жаль его, – сказала Мери, – но я думала о том, как, должно быть, противно быть целых десять лет вежливым с таким мальчиком, который всегда груб. Я бы этого никогда не сделала!

– Разве я груб? – невозмутимо спросил Колин.

– Если бы ты был его сын и он умел бы драться, он бы побил тебя, – сказала Мери.

– Но он не смеет, – ответил Колин.

– Да, не смеет, – ответила Мери, беспристрастно обсуждая вопрос. – Никто никогда не смел сделать ничего такого, что тебе не нравится, потому что ты собирался умирать… Ты был такой жалкий.

– Но теперь я уже не буду жалкий, – упрямо заявил Колин. – Я не позволю людям думать, что я жалкий! Ведь я сегодня днем сам стоял на ногах!