Айн Рэнд - Атлант расправил плечи

– Тогда чего же ты добивался?

– Их это не интересовало. Они не спрашивали меня о целях, мотивах или желаниях, подобный интерес не является частью их теории.

– Если ты не собирался зарабатывать там деньги, какой другой мотив мог у тебя быть?

– Любой другой. Например, желание потратить их.

– Потратить деньги на полный и безусловный провал?

– Откуда я мог знать, что рудники эти полностью и абсолютно бесперспективны?

– Но как ты мог не знать об этом?

– Очень просто. Просто не задумывался.

– И ты начал новый проект, не обдумав его со всех сторон?

– Ну не совсем так. Но что, если я просто ошибся? Я же всего лишь человек. Ну, допустил ошибку. Потерпел неудачу. Плохо поработал, – он сделал резкое движение кистью: хрустальный шарик, искрясь, прокатился по полу, звучно ударившись в своего бурого собрата на противоположной стороне комнаты.

– Я не верю тебе, – сказала Дагни.

– Не веришь? Неужели у меня нет права на эту ныне признанную общечеловеческой черту? Неужели я обязан расплачиваться за все чужие ошибки, не имея права допустить свою собственную?

– Это не похоже на тебя.

– В самом деле? – он лениво и вольготно растянулся во весь рост на ковре. – Ты намеревалась дать мне понять, что поскольку, по твоему мнению, я поступил так намеренно, ты по-прежнему считаешь, что у меня есть цель? Ты до сих пор не способна увидеть во мне подонка?

Дагни закрыла глаза. Франсиско расхохотался; большего веселья в его голосе ей еще не приходилось слышать. Она торопливо открыла глаза, но на лице Франсиско не было ни малейшего признака жестокости, оно озарялось искреннейшим смехом.

– Мой мотив, Дагни? А ты не думаешь, что он мог быть простейшим, вызванным сиюминутным капризом?

Нет, подумала она, нет, это не так; он не мог бы тогда так смеяться, так смотреть на нее. Способность к безмятежному веселью не может быть дарована безответственному дураку; нерушимый душевный покой не может посетить бродягу; умение смеяться подобным образом является конечным результатом самых глубоких, самых серьезных размышлений.

Почти с безразличием глядя на распростертую у ее ног фигуру, Дагни почувствовала, что память кое-что возвращает ей: черная пижама подчеркивала длинные линии тела, в распахнутом воротнике виднелась гладкая, молодая, загорелая кожа; ей вспомнился тот юноша в черных широких брюках и черной рубашке, что лежал рядом с ней на траве в далекий утренний час. Тогда она гордилась тем, что ей принадлежит его тело; гордость эта до сих пор не изгладилась из ее души. Дагни вдруг вспомнила самые разнузданные мгновения их физической близости, память о которых, казалось, должна была бы стать теперь оскорбительной для нее, но не несла оскорбления. Гордость эта не сочеталась с сожалением или надеждой; чувство это более не имело власти над ней, но и избавиться от него она также не могла.

Совершенно необъяснимым образом, по ассоциации с внезапным чувством, Дагни вспомнила то, что недавно даровало ей столь же самозабвенное счастье.

– Франсиско, – услышала она свой негромкий голос, – мы с тобой когда-то любили музыку Ричарда Халлея…

– Я по-прежнему люблю ее.

– Ты был с ним знаком?

– Да. А почему ты спрашиваешь?

– Ты случайно не знаешь, не написал ли он Пятый концерт?

Франсиско замер. Она считала, что потрясти его невозможно; но это оказалось не так. Однако она не стала даже гадать, почему из всего сказанного ею именно эти слова так поразили его. Но все ограничилось каким-то мгновением; он снова заговорил ровным тоном:

– А что заставляет тебя так считать?

– Ну так написал или нет?

– Тебе известно, что существуют всего четыре концерта Халлея.

– Да. Но мне показалось, что он написало еще один.

– Он перестал писать.

– Я знаю это.

– Тогда что заставило тебя задать этот вопрос?

– Праздная мысль. Чем он занимается сейчас? И где находится?

– Не знаю. Я давно не виделся с ним. Но что заставило тебя считать, что Пятый концерт существует?

– Я не утверждала, а просто предположила.

– Но почему ты подумала о Ричарде Халлее именно сейчас?

– Потому что… – выдержка начинала изменять ей, – …потому что мой разум не способен воспринять переход от музыки Ричарда Халлея к… миссис Гильберт Вейль.

Франсиско с облегчением рассмеялся:

– Ах, ты про это… Кстати, если ты следила за публикациями обо мне, то могла бы заметить забавную маленькую неувязку в повествовании миссис Гильберт Вейль.