Айн Рэнд - Атлант расправил плечи

– Скажите, пусть выключат! – завопил Уэсли Моуч. – Из-за музыки люди сочтут, что мы разрешили эту речь!

– Проклятый дурак! – крикнул мистер Томпсон. – По-твоему, лучше пусть думают, что не разрешали?

Моуч замер и обратил к мистеру Томпсону признательный взгляд, как дилетант смотрит на мастера.

– Вещание продолжать! – распорядился мистер Томпсон. – Скажите, пусть запускают намеченные на это время программы! Никаких специальных объявлений, никаких объяснений! Пусть продолжают как ни в чем не бывало!

С полдюжины моррисоновских укрепителей духа поспешили к телефонам.

– Комментаторам не давать слова! Сообщите это всем радиостанциям в стране! Пусть люди ломают головы! Не давайте им подумать, что мы обеспокоены! Не давайте подумать, что это важно!

– Нет! – завопил Юджин Лоусон. – Нет, нет, нет! Нельзя создавать впечатление, что мы одобрили эту речь! Ужасно, ужасно, ужасно!

Лоусон не плакал, но в голосе его звучала постыдная нотка всхлипывающего в беспомощной ярости взрослого человека.

– Кто сказал что-то об одобрении? – резко спросил мистер Томпсон.

– Это ужасно! Аморально! Эгоистично, бессердечно, безжалостно! Таких вредных речей еще не бывало! Она… она заставит людей требовать счастья!

– Это всего лишь речь, – не особенно твердо произнес мистер Томпсон.

– Мне кажется, – начал было Чик Моррисон неуверенно-обнадеживающим тоном, – что люди благородной духовной природы, вы понимаете, о ком я, люди… ну… ну, мистической интуиции… – он сделал паузу, словно в ожидании удара, но никто не шевельнулся, поэтому он твердо повторил: – … да, мистической интуиции не поддадутся на эту речь. В конце концов логика – это еще не все.

– Рабочие на нее не поддадутся, – сказал Тинки Холлоуэй чуть более обнадеживающе. – Он не говорил как друг трудящихся.

– Женщины не поддадутся на нее, – сказала Мамочка Чалмерс.

– На ученых можете положиться, – сказал доктор Саймон Притчетт. Присутствующие подались вперед, при этом всех внезапно охватило желание говорить, словно они нашли тему, которую можно обсуждать с уверенностью. – Ученые не так глупы, чтобы верить в разум. Он не друг ученых.

– Он не друг никому, – сказал Уэсли Моуч, обретший при внезапном осознании чуточку уверенности, – разве что крупным бизнесменам.

– Нет! – крикнул в ужасе мистер Моуэн. – Нет! Не обвиняйте нас! Не говорите этого! Я не позволю!

– Не говорить чего?

– Что… что… кто-то друг бизнесменам!

– Давайте не поднимать шума из-за этой речи, – сказал доктор Флойд Феррис. – Она была слишком интеллектуальной. Чересчур интеллектуальной особой для простых людей. Она не произведет впечатления. Люди слишком глупы, чтобы ее понять.

– Да, – произнес с надеждой в голосе Моуч, – это так.

– Во-первых, – заговорил, ободрясь, доктор Феррис, – люди не умеют думать. Во-вторых, не хотят.

– В-третьих, – сказал Фред Киннан, – они не хотят голодать. И что вы предлагаете с этим делать?

Казалось, он задал тот вопрос, который все предыдущие высказывания должны были предотвратить. Никто не ответил ему, но все чуть втянули головы в плечи и придвинулись друг к другу, словно под давлением пустого пространства студии. Военный марш гремел в тишине с непоколебимой веселостью усмехающегося черепа.

– Выключите его! – заорал мистер Томпсон, указав на приемник. – Выключите эту чертову штуку!

Кто-то повиновался. Но внезапная тишина была еще хуже.

– Ну? – сказал, наконец, мистер Томпсон, неохотно взглянув на Фреда Киннана. – Что нам следует делать, как вы считаете?

– Кто, я? – со смешком переспросил Киннан. – Не я заправляю этими делами.

Мистер Томпсон стукнул кулаком по колену.

– Скажите что-нибудь, – приказал он, но увидев, что Киннан отвернулся, добавил: – Кто-нибудь!

Добровольцев не нашлось.

– Что нам делать? – крикнул он, понимая, что тот, кто ответит, потом придет к власти. – Что делать? Может сказать кто-нибудь, что делать?

– Могу я!

Это был женский голос, но звучал он так, как тот, который они слышали по радио. Все повернулись к Дагни прежде, чем она успела выйти из темноты. Когда вышла, ее лицо испугало их, потому что в нем не было страха.

– Могу я, – сказала она, обращаясь к мистеру Томпсону. – Вы должны сдаться.

– Сдаться? – тупо повторил он.

– Ваша песенка спета. Неужели неясно? Что вам еще нужно после того, что вы слышали? Сдайтесь и уйдите с дороги. Дайте людям жить свободно. – Мистер Томпсон смотрел на нее, не шевелясь и не возражая. – Вы еще живы, вы еще пользуетесь человеческой речью, вы просите ответов, вы полагаетесь на разум, все еще полагаетесь, черт возьми! Вы способны понимать. Не может быть, чтобы вы не поняли. Теперь вы не можете делать вид, будто на что-то надеетесь, вам нечего хотеть, получать, захватывать или достигать. Сдайтесь и уходите.