Лафкадио Хирн - Призраки и духи старой Японии

Шоко Сетсу был скорее не удивлен, а восхищен ею; так как книга была рукописью самого редкого и самого ценного качества она содержала все секреты науки предсказания. Поблагодарив молодых людей и должным образом высказав своё сожаление по поводу смерти их учителя, он вернулся назад в свою хижину и сразу же начал спрашивать книгу о своей собственной судьбе: Книга поведала ему, что на южной стороне его жилища в определенном месте около одного из углов его дома его ждёт большая удача. Он начал копать в указанном месте и обнаружил кувшин, содержащий столько золота, что он мог бы стать очень богатым человеком».

Такова была рассказанная им история.

Мой старый знакомый ушёл из жизни так же одиноко, как и жил. Прошлой зимой, пересекая горный хребет, он попал в снежную бурю и сбился с пути. Много дней спустя его обнаружили стоящим у сосны с небольшим вещевым мешком за плечами. Он являл собой настоящую ледяную статую руки его были сложены и глаза закрыты как в медитации. Возможно, ожидая окончания бури, он заснул от холода, и его занесло снегом, пока он спал. Узнав о такой странной смерти, я вспомнил старую японскую пословицу: – «Уранайя миноуйе ширазду»: то есть – «Предсказатель не знает своей собственной судьбы».

Как-то раз я был озадачен странной фразой: «бровь тутового шелкопряда» – встретившейся мне в одной старинной японской или скорее китайской пословице. Целиком она звучала так: «Женская бровь тутового шелкопряда это топор, который разрубает мудрость мужчины». Поэтому я обратился к своему другу Ними, который сам держит шелкопрядов, чтобы тот объяснил мне, что это значит.

– Возможно ли это, – в изумлении воскликнул он, – что вы никогда не видели бабочки тутового шелкопряда? Бабочка шелкопряда имеет очень красивые брови.

– Брови? – спросил я в изумлении.

– Ну называй их как знаешь, – ответил Ниими; – но поэты называют их бровями. Подожди немного, я тебе покажу».

Он вышел из гостевой комнаты и вскоре вернулся с белым бумажным веером, на котором сидела сонная бабочка тутового шелкопряда.

– Мы всегда храним несколько бабочек для выращивания, – сказал он; – эта только что вышла из кокона. Она не может летать, конечно: никто из них не может летать. А теперь посмотри на её брови.

Я посмотрел и увидел, что антенны бабочки, очень короткие и пушистые, были так изогнуты над двумя бриллиантовыми точками на бархатной головке, что выглядели как действительно прекрасная пара бровей.

Затем Ниими подвел меня к шелкопрядам.

По соседству с домом, где живёт Ниими и где растёт множество тутовых деревьев, многие семьи держат тутовых шелкопрядов; – уход и кормление осуществляют в основном женщины и дети. Шелкопряды хранятся в больших продолговатых лотках, подвешенных на легкие деревянные подставки на высоте примерно около метра. Любопытно наблюдать, как сотни гусениц кормятся в одном лотке, и слышать мягкий бумажный шум, который они производят, пока грызут листья тутовых деревьев. Пока растут, они требуют почти постоянного внимания. Через короткие промежутки времени специалист подходит к каждому лотку и проверяет их рост, собирает самых толстых кормильцев и решает, нежно прокатывая их между указательным и большим пальцем, какой из них готов выйти из кокона. Такие шелкопряды попадают в закрытые коробки, где они обматываются белой нитью. Только некоторые из самых лучших появляются из своего шёлкового сна избранные производители. Они имеют прекрасные крылья, но не могут использовать их. У них есть рты, но они не едят. Они только лишь спариваются, откладывают яйца и умирают. Тысячи лет их раса была под столь неусыпной заботой, что сейчас они не могут позаботиться сами о себе.

Именно эволюционный урок этого последнего факта в основном занимал меня, пока Ниими и его младший брат (который кормит гусениц) любезно объясняли методы такого производства. Они рассказали мне любопытные вещи о различных видах и также о диком разнообразии тутовых шелкопрядов, которые не могут быть одомашнены: – они вырабатывают великолепный шёлк перед тем, как превратиться в мощную бабочку, которая может использовать свои крылья с какой-либо целью. Но я боюсь, что я не вёл себя как человек, который чувствовал заинтересованность в предмете; так как даже пока я пытался слушать, я начал размышлять.

Прежде всего я задумался о восхитительной мечте Анатоля Франса, в которой он говорит, что если бы он был Демиургом, он поставил бы юность в конец жизни, а не в начало, и тогда так организовал бы жизнь, что каждый человек должен был бы пройти три стадии развития, как-то соответствующие стадиям развития бабочек: Тогда мне пришло на ум, что эта фантазия была по существу едва ли больше, чем тонкое изменение весьма древней доктрины, распространяющейся почти на все высшие формы религии.