Генри Миллер - Плексус

Да, о таком повороте событий я задумывался задолго до того, как он произошел в действительности. Быть может, я и любил наше новое гнездышко такой нежной и трепетной любовью оттого, что отчетливо сознавал его недолговечность. Наше «японское» гнездышко, как я его нарек. Ибо оно было просторно, чисто, с удобным низким диваном посредине, с прекрасным освещением, ибо не было в нем ни одного лишнего предмета мебели, бархатные драпировки мягко переливались, а паркет сверкал, будто его изо дня в день надраивала команда полотеров… Сами того не сознавая, мы словно принимали участие в отправлении некоего таинственного ритуала. К этому побуждало нас место, где мы обитали. Созданное для утех богача, оно стало прибежищем двоих, чьим единственным богатством был их внутренний мир. Не потому ли каждая книга, что появлялась на здешних полках, добывалась ценою упорных усилий, читалась с неослабевающим интересом и вносила в наше существование драгоценное разнообразие? Даже потрепанная Библия с выпадающими листами могла похвастать своей особой историей…

Однажды, ощутив потребность перелистать Библию, я отрядил Мону на поиски, причем строго наказав не тратиться на покупку.

– Пусть тебе кто-нибудь подарит. Загляни в ближайший филиал Армии спасения или в одну из религиозных миссий.

В точности последовав моим указаниям, она, однако, везде получила от ворот поворот. (Чертовски странно, подумал я про себя.) И все-таки мое желание не осталось втуне: как-то в субботу после полудня на пороге у нас появляется кто бы вы думали? Безумный Джордж! Сидит себе и ждет, пока я вернусь с работы. А Мона потчует его чаем с печеньем. Вид у меня был такой, будто я столкнулся с привидением.

Само собой разумеется, Моне и в голову не могло прийти, что перед нею – тот самый Безумный Джордж, кто так часто вторгался в мои детские сны. Она видела перед собой всего-навсего человека, вещавшего Слово Божие, стоя на подножке своей конной повозки. Уличные мальчишки всласть резвились, норовя запустить всякой дрянью ему в лицо, а он, с длиннющим кнутом в руке, ничтоже сумняшеся одарял их благословением, повторяя:

– Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне… [8]Блаженны кроткие и нищие духом… [9]

– Помнишь меня, Джордж? – спросил я. – Ты привозил нам дрова и уголь. Я жил на Дриггс-авеню, в Четырнадцатом округе.

– Я помню всех детей Божиих, – ответствовал Джордж. – До третьего и четвертого колена. Да благословит тебя Бог, сын мой, да пребудет с тобою во веки веков Дух Святой. – И, не давая мне рта раскрыть, принялся вещать, как встарь: – Я свидетельствую Сам о Себе, и пославший Меня Отец Сам засвидетельствовал обо Мне… [10]Аминь! Аллилуйя! Слава Господу!

Я поднялся и крепко обнял Джорджа. Теперь он сделался стариком, дряхлым, безобидным, немощным стариком, последним, кого я ожидал увидеть под моей крышей; он, неизменно ужасавший нас, малолеток, своим длиннющим кнутом, пугавший грозными словесами об адских муках, серных озерах и вечном проклятии. Он, яростно стегавший свою лошадь, когда она скользила по обледеневшей мостовой, вздымая к небу сжатый кулак и призывая кару Божию на нас, уличных несмышленышей. Господи, ну и доставалось же ему от нас в те давние дни!

– Безумный Джордж! Безумный Джордж! – вопили мы до посинения. А затем принимались бомбардировать его снежками, плотными, спрессованными комками льда и снега, подчас попадая промеж глаз и заставляя корчиться от боли.

Пока он с проворством демона гонялся за кем-нибудь из нас, другие норовили стянуть с его повозки что-нибудь из овощей и фруктов или сбросить в канаву мешок с картофелем.

Когда Безумный Джордж обезумел, оставалось тайной. Казалось, с самого рождения он, взгромоздившись на подножку своего возка, начал проповедовать Слово Божие. Несгибаемый, как пророки давно минувшего, и весь изрытый язвами, как иные из пророков библейских.

Последний раз я видел Джорджа Дентона двадцать лет назад. И вот опять, собственной персоной, вещает он об Иисусе и Свете Небесном.

– Пославший Меня есть со Мной, – слышу из его уст. – Отец не оставил Меня одного, ибо Я всегда делаю то, что Ему угодно… [11]И познаете истину, и истина сделает вас свободными [12]. Аминь, брат мой! Да пребудет с тобой благодать Божия!

Расспрашивать человека вроде Джорджа о том, что выпало на его долю за прошедшие двадцать лет, смысла не имело. Скорей всего, они пронеслись для него как сон. И очевидно, столь же незначимы в его глазах перемены, какие вносит в нашу жизнь быстротекущее время. Будто не ведая о существовании автомобиля, он, как и прежде, бороздил городские улицы своей конной повозкой. И кнут, лежавший подле него на полу, казался символом незыблемости его ви́дения мира.