Луи Клод де Сен-Мартен - Крокодил или война между добром и злом, случившаяся в царствование Людовика XV

Сен-Мартен, переживший ряд романтических увлечений, похоже, намеренно так никогда и не переступил известную грань. Рассуждения об «очаге чувственной страсти» (foyer d’affection), который сжигает женщину изнутри и привлекает наивных мужчин, не подозревающих о таящейся там бездне, были для Сен-Мартена доказательством того, что отношения полов должны строиться на основаниях более высоких, чем чувственные. Приводя в качестве «положительного» примера свою платоническую связь с Шарлоттой Бёклин, здесь же Сен-Мартен вспоминает о некой даме, общение с которой он прекратил, дабы не дать себе быть поглощённым ( se laisser dévorer). Резюмирует эти рассуждения он афористически, возвращаясь к образу жаркого очага (foyer): «Будем же начеку, сторонясь открытого огня (tenous-nous en garde contre les fournaises)» [MP. № 265]. Себя он считал бесконечно далёким от отношений с женщинами вообще:

«Слышу в глубине души своей голос, мне говорящий, что происхожу я из некого края (духовной обители, ответственной за характер человека – М. Ф.), где женщин нет и в помине. Вот, без сомнения, причина того, что все попытки меня поженить, надо мною произведённые, окончились неудачей. Это не мешает мне, с тех пор, как обрёл я глубокие познания по поводу женщины, её уважать и любить больше, чем в пылкую пору своей молодости, хотя и знаю я также, что природа (matière) её ещё более вырождена и страшна, чем мужская» [MP № 468].

Говоря о своей «неловкости в присутствии женщин» (bêtise auprès des femmes), Сен-Мартен вспоминает, как в 20-летнем возрасте, после работы в городской управе, но ещё до начала военной службы, он сильно увлёкся одной девушкой, жившей неподалёку от Амбуаза. Вначале он решил просто написать о своих чувствах, а записку положить в конверте в шкатулку в её гардеробной, но потом, подумав, стал понемногу дополнять послание и однажды спокойно сообщил, где оставил признание, однако «таким путём я ничего не добился». Перед отъездом в полк он решил посетить её ещё раз и объясниться лично, но был принят так, что от любви «излечился» мгновенно [MP. № 119]. Несколькими годами ранее подруга его тёти недвусмысленно положила на него глаз, привлечённая его юностью. Однажды он отнёс ей тётино приглашение на обед, и состоялся такой диалог:

«– Готова поспорить, написали приглашение на обед именно вы.

– А как вы узнали? Вы же ни строчки мной написанной не видели.

– О скорее не глаза мне подсказали! Сердце!».

Однако эта история также не имела продолжения: «Этот вздор так меня отвратил, что я больше ни разу не переступил порог её дома». Посещая тётю, подруга зло смотрела на него, а когда спустя двадцать лет они вдвоём случайно оказались в соседних ложах в театре и вдруг увидели друг друга, старая знакомая узнала Сен-Мартена и «отшатнулась, будто увидала самого дьявола» [MP. № 142].

Чувственную сторону отношений Сен-Мартен всегда ставил ниже «душевного взаимопонимания»:

«Если б в юности я был бы достаточно волен, чтобы последовать по пути любовному, женщины бы увидели, что с помощью прямодушия они бы сделались владычицами души моей. Женщина, дружелюбно расположенная ко мне, которая бы поняла, как бы [бережно] я распорядился её искренностью, обеспечила бы себе безусловную власть надо мной, моим уважением и чувствами к ней. Те женщины, кого я заполучил бы лишь на том основании, что ими овладел (droit de conquête), были бы мне совсем не так дороги» [MP № 1129].

Сам процесс ухаживания за женщиной он ставил крайне невысоко, сравнивая мужчин, послушно увивающих за дамами, вальяжно принимающими это как должное, с наложницами, ублажающими в гареме турецкого султана [MP. № 312].

Образ Сен-Мартена как сурового «борца со страстями» будет искажённым, именно потому что, по его мнению, лучшим противоядием против них, и единственным, которого они заслуживали, было равнодушное презрение:

«Вспоминаю, как одна добродетельная дама навсегда отстранила от себя некого горячего мужчину, всего-навсего так протянув ему одну руку для поцелуя, после того как другую он страстно исцеловал, что, казалось, она ничего не заметила и не сделала ни малейшего усилия, чтобы ему помешать» (курсив наш – М. Ф.) [MP. № 1128].

Возвышение над «астральными» страстями – мотив, который занимает важное место и в «Крокодиле», в «назидательном рассказе одного незнакомца». Не стоит также представлять себе Сен-Мартена аскетом и ханжой, боявшимся всякого намёка на чувственность, у него встречаются смелые, колоритные и вольные образы. Он вспоминал, что в одном «очень давнишнем» произведении оставил пассаж об умственном рукоблудии (l’onanisme de l’esprit) как символе бесплодной и навязчивой мысли. Тиман, который побоялся нескромной формулировки, уговорил автора её убрать: