Гастон Леру - Призрак оперы

Продолжая хохотать, он стоял на корме своей лодки и с обезьяньей ловкостью греб одним веслом. Он был похож на мрачную скалу, и его золотистые глаза сверкали ярче, чем обычно. Скоро остался виден только этот зловещий блеск, а потом и он исчез в ночной темноте, окружавшей озеро.

С этого дня я отказался от попыток добраться до его жилища через озеро. Было очевидно, что этот путь очень хорошо охраняется, особенно после того, как Эрик застал меня здесь. Но я не сомневался, что существует и другой путь, поскольку не раз видел, как Эрик непостижимым образом исчезает на третьем этаже подземелья. Напомню, что с тех пор, как я встретил Эрика в Опере, я находился в постоянном напряженном ожидании его зловещих фокусов; разумеется, опасался я не за себя, а за других [25]. И когда в театре случалось какое-нибудь неприятное происшествие, когда все вокруг охали и твердили: «Это призрак!» – я думал об Эрике. Сколько раз я слышал о призраке от людей, которые говорили о нем с улыбкой. Несчастные! Если бы только они знали, что он существует на самом деле и что он гораздо страшнее и опаснее, чем та бесплотная тень, которую они поминали. Им было бы не до смеха! Если бы только они знали, на что способен Эрик, особенно в таком месте, как Опера! И если бы им были ведомы мои тревожные мысли!

Хотя он торжественно объявил мне, что совершенно изменился и стал одним из самых добродетельных людей на свете с тех пор, как его «полюбили ради него самого» – фраза, которая сразу привела меня в сильное замешательство, – я не мог отделаться от беспокойства. Его ужасное, непередаваемое словами и отталкивающее уродство поставило его вне человеческого общества, и мне часто казалось, что именно поэтому он перестал испытывать даже малейшее чувство жалости и сострадания к людям. Тон, каким он сказал мне о своей любви, только усилил мои подозрения, потому что за его хвастливыми словами я увидел новые, еще более ужасные драмы. Я знал, до какого глубокого и разрушительного отчаяния может довести Эрика несчастье, и его намеки – предвестники страшной катастрофы – не выходили у меня из головы.

С другой стороны, я обнаружил странную духовную связь, которая установилась между чудовищем и Кристиной Даэ. Спрятавшись в кладовой рядом с артистической юной певицы, я присутствовал на удивительных уроках музыки, которые приводили Кристину в неземной восторг, однако я не думал, что голос Эрика – а он мог сделать его грохочущим, как гром, или нежным, как пение ангелов, – может заставить ее забыть о его уродстве. Я все понял, когда обнаружил, что Кристина его еще не видела. Как-то раз мне удалось попасть в ее артистическую, и, вспомнив его прежние трюки, я без труда разгадал фокус, при помощи которого поворачивалась часть стены с большим зеркалом, и понял секрет пустотелых кирпичей, благодаря которым Кристина слышала его так, как будто он находился совсем рядом. Кроме того, я обнаружил путь, ведущий к фонтану и к бывшей тюрьме коммунаров, а также люк, через который Эрик попадал прямо под сцену.

Несколько дней спустя я с немалым удивлением узнал, что Эрик и Кристина встречаются, увидев собственными глазами, как злодей, склонившись над маленьким фонтаном, который называют «плачущим», потому что он находится на той самой «дороге коммунаров», вытирает лицо лежащей без сознания Кристине. Рядом с ним спокойно стояла белая лошадь, лошадь из «Пророка», которая незадолго до того исчезла из конюшен Оперы. Эрик обнаружил мое присутствие, и это едва не закончилось для меня плачевно. Я увидел молнии в его золотистых глазах и, не успев вымолвить ни слова, получил сокрушительный удар, который оглушил меня. Когда я открыл глаза, не было ни Эрика, ни Кристины, ни белой лошади, и я больше не сомневался, что несчастная девушка стала пленницей в его жилище на озере. Я снова пришел на берег озера, несмотря на всю опасность такого предприятия. Целые сутки, спрятавшись на берегу, я ждал появления чудовища, потому что знал, что он непременно должен выйти, хотя бы за продуктами. Здесь надо сказать, что, когда он выходил в город или осмеливался появляться на публике, ужасную дыру, заменяющую ему нос, он прикрывал накладным носом из папье-маше с приклеенными усами, что, впрочем, ничуть не делало его привлекательнее, поскольку прохожие, завидев его, говорили: «Смотрите, вон идет папаша «Обмани-Смерть» [26], но вообще – я говорю «вообще» – вид у него был довольно сносный.

Итак, я подстерегал его на берегу подземного озера – он в шутку называл его Авернским [27] – и уже начал терять терпение, думая, что он использовал другой, не известный мне выход на третьем подвальном этаже, когда услышал слабый всплеск, потом увидел два желтых глаза, блестевших, как сигнальные огни, и скоро рядом со мной причалила лодка. На берег выпрыгнул Эрик.