Эрих Мария Ремарк - Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне

– Если еда хороший и маленький должность как уборщик – охотно, да.

Керн вынул носовой платок и, как смог, почистил костюм. За эти четырнадцать дней его рубашка совсем потемнела от грязи. Он опустил манжеты. Все это время он их очень оберегал. Поляк посмотрел на него.

– Через год-два тебе будет все равно, – предсказал он.

– Ты куда? – спросила пулярка.

– В Чехию. А ты? В Венгрию?

– В Швейцарию. Я это дело обдумал. Хочешь со мной? Оттуда попробуем просочиться во Францию.

Керн покачал головой.

– Нет, я – в Прагу.

Через несколько минут вернулся Штайнер.

– Знаешь, как зовут того полицейского, который во время ареста ударил меня по лицу? – спросил он Керна. – Леопольд Шефер. Он живет по Траутенаугассе, 27. Они мне вычитали это из протокола. Конечно, не то, что он меня ударил. Только что я ему угрожал. – Он посмотрел на Керна. – Ты думаешь, я забуду фамилию и адрес?

– Нет, – сказал Керн. – Конечно, нет.

– Я тоже так думаю.

За Керном и Штайнером зашел чиновник уголовной полиции в штатском.

Керн был возбужден. В дверях он непроизвольно остановился. Открывшийся вид был так великолепен, что Керну показалось, будто мягкий южный ветер ударил ему в лицо. Над домами было синее, чуть сумрачное небо, островерхие крыши сверкали в последнем красном свете солнца, мерцал Дунай, а по улицам сквозь поток спешащих домой и прогуливающихся пешеходов пробирались сверкающие автобусы. Совсем близко промелькнула стайка смеющихся девушек в светлых платьях. Керну казалось, что он никогда еще не видел такой красоты.

– Пошли, – сказал чиновник в штатском.

Керн вздрогнул и смущенно оглядел себя. Он заметил, что один из прохожих бесцеремонно его разглядывает.

Они шли по улицам, чиновник посредине. В многочисленных кафе столики и стулья были выставлены на улицу, и везде сидели радостные, весело болтающие люди. Керн опустил голову и пошел быстрее. Штайнер смотрел на него с добродушной насмешкой.

– Что, малыш, все это не для нас, а?

– Да, – ответил Керн и стиснул зубы.

Они пришли в пансион. Хозяйка приняла их со смешанным выражением недовольства и сожаления. Она сразу же выдала им их чемоданы. Все вещи были на месте. В камере Керн собирался надеть чистую рубашку, но теперь, пройдя по улицам, он отказался от этой мысли. Он взял под мышку обшарпанный чемодан и поблагодарил хозяйку.

– Мне очень жаль, что мы причинили вам столько неприятностей, – сказал он.

Хозяйка отмахнулась.

– Дай вам бог удачи и вам, господин Штайнер. Куда же вы теперь?

Штайнер сделал неопределенный жест:

– Куда ползут старые пограничные клопы? От куста к кусту.

Хозяйка постояла мгновение в нерешительности. Потом энергично двинулась к стенному шкафчику орехового дерева, сделанному в виде средневекового замка.

– Возьмите-ка на дорожку. – Она вынула три стакана, бутылку и разлила содержимое по стаканам.

– Сливовица? – спросил Штайнер.

Она кивнула и предложила один стакан чиновнику. Он вытер усы.

– В конце концов, наш брат только выполняет долг, – заявил он.

– Разумеется. – Хозяйка снова наполнила свой стакан. – Почему вы не пьете? – спросила она Керна.

– Я не могу. Так просто, на пустой желудок…

– Ах так. – Хозяйка посмотрела на него испытующе. У нее было пористое холодное лицо, которое вдруг неожиданно потеплело. – Господи, верно, да он ведь еще растет, – пробормотала она. – Франци! – крикнула она. – Принеси бутерброд!

– Спасибо, не нужно, – Керн покраснел. – Я не голоден.

Служанка принесла большой двойной бутерброд с ветчиной.

– Не стесняйтесь, – сказала хозяйка. – Живей!

– Ты не хочешь половину? – спросил Керн Штайнера. – Мне это много.

– Не рассуждай. Ешь, – ответил Штайнер.

Керн съел бутерброд с ветчиной и выпил стакан сливовицы. Потом они простились. На трамвае они доехали до Восточного вокзала. В поезде Керн вдруг почувствовал себя очень уставшим. Дребезжание вагона усыпляло. Мимо скользили дома, фабричные дворы, улицы, сады с высокими ореховыми деревьями, поля, луга и мягкие синие вечерние сумерки. Он был сыт, это действовало на него как хмель. Его мысли смешались, растворились в грезах. Ему грезился белый дом среди цветущих каштанов, делегация чиновников в сюртуках, торжественно вручающая ему права почетного гражданина, и диктатор в униформе, стоящий перед ним на коленях и умоляющий о прощении.

Было почти темно, когда они прибыли на таможню. Чиновник в штатском передал их таможеннику и исчез в сиреневых сумерках.