Энн Тайлер - Случайный турист

Гарнер снял бейсболку с логотипом «Краски Шервин-Уильямс». Он был в коричневом пиджаке, от старости залоснившемся, и комбинезоне, на ляжках вытертом до белизны. Гарнер перешагнул порог, шарахнулся от собаки и закрыл дверь. Теперь Эдвард заскулил.

– У меня машина забита вашей почтой, – сказал Гарнер. – Бренда говорит, отвези его сестре и справься о нем. И подруге вашей я обещал разузнать.

– Какой подруге?

– Дамочке в бриджах.

– Не знаю никакой дамочки в бриджах, – сказал Мэйкон. Он даже не знал, что бриджи еще существуют.

– Она стояла на вашем крыльце, дергала дверную ручку и кричала: «Мэйкон, вы дома?» Такая худышка, лохматая. Лет двадцати пяти, где-то так.

– Не представляю, кто это.

– Ладони этак ширмочкой сделала и зырила сквозь стекло.

– Кто же это мог быть?

– Чуть не сковырнулась с крыльца, пока спускалась на высоченных каблучищах.

– Собачница! – догадался Мэйкон. – Господи!

– Молодуха, да?

– Я с ней едва знаком.

– Прошла к черному ходу и опять зовет: Мэйкон, Мэйкон!

– Я ее видел-то два раза.

– Это она сказала мне про воротца.

– Про что?

– Ну, воротца у подвала, где все стекла побиты. Осень придет, включится отопление. Расход тепла и прочего.

– А, да. Наверное.

– Мы подумали, к вам воры залезли или еще что.

Мэйкон провел его в столовую.

– Понимаете, как вышло: я сломал ногу и решил пожить у родных, пока не оправлюсь.

– Мы не видели «скорой» и ничего такого.

– Я позвонил сестре.

– Она у вас врач?

– Нет, чтоб приехала и отвезла меня в травмпункт.

– Когда Бренда оступилась на лестнице и сломала бедро, она вызвала «скорую», – сказал Гарнер.

– А я вот вызвал сестру.

– Нет, Бренда вызвала «скорую».

Разговор, похоже, забуксовал.

– Я думаю, надо уведомить почту насчет моей корреспонденции, – вырулил Мэйкон, опускаясь в кресло.

Гарнер подтянул к себе другое кресло и сел в него, не расставаясь с бейсболкой.

– Я и дальше могу привозить вам письма, – сказал он.

– Да нет, Роза сходит на почту. Господи, там же, наверное, всяких счетов скопилось…

– А то мне совсем нетрудно.

– Спасибо, не нужно.

– А то давайте.

– По правде, я не уверен, что вернусь домой, – сказал Мэйкон. Мысль эта пришла только сейчас. Он аккуратно сложил костыли, словно хаси, и положил их на пол возле кресла. – Возможно, буду жить здесь с родными.

– Бросите такой славный домик?

– Для одного он вроде как великоват.

Гарнер нахмурился, разглядывая бейсболку. Потом ее надел, но передумал и опять снял.

– Знаете, – сказал он, – когда мы с Брендой только поженились, у нас была не жизнь, а кошмар. Чистый кошмар. Мы друг друга не выносили, и я даже не знаю, как это мы не разбежались.

– Но мы-то не новобрачные. Двадцать лет прожили.

– Однажды мы почти весь год не разговаривали, – продолжил Гарнер. – С января по август тридцать пятого. С Нового года до моего отпуска. Ни словечка не сказали.

– Да ну? – заинтересовался Мэйкон. – Даже «передай соль» или «открой окно»?

– Даже этого.

– А как же вы жили-то?

– В основном она жила у сестры.

– Ах так.

– Утром в первый день отпуска мне было так паршиво, аж сдохнуть хотелось. Чего же это я вытворяю? – сказал я себе. По межгороду позвонил в Оушен-Сити и заказал номер на двоих. Межгород, тогда это была такая морока, доложу я вам. Одна телефонистка, другая телефонистка, и все это стоило кучу денег. Потом побросал я в чемодан кое-какие шмотки, свои и Бренды, и поехал к ейной сестре. «Чё те надо?» – встречает меня сестрица. Такая склочная баба. Я мимо нее. Бренда сидит в гостиной, штопает чулок. Открываю чемодан. Глянь, говорю. Вот твое платье на бретельках, чтоб сходить в ресторан морепродуктов. Двое шортов. Пара блузок. Купальник. Она и ухом не ведет. Твой халат, говорю, и ночнушка с медового месяца. Она сидит, будто меня здесь и нет. Бренда, говорю, мне, говорю, девятнадцать, и второй раз девятнадцать уже не будет. Не будет, говорю, еще одной жизни. Жизнь, Бренда, она, говорю, вроде как одна, и я уже ухлопал ее здоровенный кусок, пока весь такой гордый сидел один в пустой квартире, я, говорю, не шел на мировую, потому что шибко боялся, что ты скажешь «нет», но даже если сейчас ты скажешь «нет», хуже мне уже не будет. Я самый одинокий человек на белом свете, говорю, пожалуйста, Бренда, говорю, поехали со мной в Оушен-Сити. И Бренда откладывает свою штопку и говорит: ладно, раз уж ты просишь, но ты, по-моему, забыл мою купальную шапочку. И мы поехали. – Гарнер победоносно откинулся в кресле. – Вот.