Энн Тайлер - Случайный турист

В 1950-м мать решила выйти за инженера, который по всему миру возводил мосты.

– Португалия. Панама. Бразилия, – сообщила она. – Наконец-то мы увидим нашу планету.

Дети каменно молчали, поскольку даже не помнили, встречались ли с этим человеком.

– Вы что, не рады? – спросила мать. Позже – кажется, это было после того, как ее избранник сводил их всех в ресторан, – она известила, что решила отправить их к деду с бабкой. – Все-таки в Балтиморе вам будет лучше, – сказала мать.

Они взъерепенились? Не вспомнить. Детство виделось этаким стеклянным кубом, из которого Мэйкон безмолвно следил за пробегавшими мимо взрослыми, что-то ему говорившими и все время что-то менявшими. Как бы то ни было, одним жарким июньским вечером Алиша посадила детей в самолет до Балтимора. Там их встретили дед с бабкой – худые суровые старики в безупречной темной одежде. Детям они сразу понравились.

С тех пор Алиша появлялась лишь изредка и ненадолго, с охапкой ерундовых подарков из заморских краев. В кричащих платьях и с чересчур ярким макияжем она казалась чужестранкой. А ее смешили сине-белая школьная форма и идеальная осанка детей.

– Господи, до чего же вы стали скучные! – негодовала она, явно забыв, что всегда считала их занудами. – Вы копия своего отца, – говорила она, и это, похоже, не было комплиментом. (Если дети просили рассказать о нем, она только скашивала глаза и басила: «Ох, Алиша, когда ты наконец повзрослеешь!»)

Позже, когда сыновья ее сами стали мужьями, она, вероятно, увидела в них еще большее сходство со своим первым супругом, ибо в разное время извинилась перед всеми тремя невестками за то, что им приходится терпеть. Мэйкону она представлялась этакой феей-озорницей, которая врывалась в их жизни, а потом исчезала, оставив шлейф безответственных высказываний и ничуть не заботясь об их последствиях.

– Не понимаю, как ты столько времени живешь с одним и тем же мужем, – говорила мать Саре. Сама она уже в четвертый раз была замужем – за ландшафтным архитектором с седой козлиной бородкой.

Спору нет, дети с портрета походили на нее мало. В них не было ее синевы-золотистости: пепельные волосы, стального цвета глаза. У всех ярко выраженная ложбинка над верхней губой. Взгляд напряженный и подозрительный, совершенно не свойственный Алише.

Застыв в неловкой мизансцене, дети смотрят с полотна. Два старших мальчика, пухлый Чарлз и симпатяга Портер, в белых рубашках-апаш унасестились на подлокотниках. На сиденье – Роза и Мэйкон в костюмчиках. Роза вроде как присела к Мэйкону на колени, однако на самом-то деле она втиснулась к нему между ног, и он помнил это неприятное ощущение чужой непривычной близости. У всех четверых волосы гладко зачесаны на лоб. Тонкие, почти бесцветные губы Мэйкона плотно сжаты, словно он готов что-то отстаивать. Знакомое выражение. Мэйкон отвернулся, потом вновь посмотрел на портрет. Рот Итана. Двенадцать лет Мэйкон представлял себе сына этаким заезжим студентом, гостем из внешнего мира, а теперь вот оказывается, что он всегда был Лири. Какое странное и запоздалое открытие.

Мэйкон резко сел и потянулся за брюками, у которых Роза отрезала левую штанину, обметав край ровными мелкими стежками.

На всем свете ни одна душа не знала, где он. Ни Джулиан, ни Сара, никто вообще. Мэйкону это нравилось.

– Как приятно быть недосягаемым, – поделился он с Розой. – Хорошо бы какое-то время так оно и оставалось.

– А что мешает?

– Ну как? Кто-нибудь сюда позвонит, Сара или еще кто…

– Можно не брать трубку.

– Что, пусть себе трезвонит?

– А что такого?

– Вообще не подходить к телефону?

– Мне звонят только соседи, – сказала Роза. – Не дозвонятся – заглянут. А братья, ты же знаешь, не жалуют телефон.

– Да, верно.

Джулиан постучит в его дверь, намереваясь устроить выволочку за срыв сроков. И уйдет несолоно хлебавши. Потом за половником или еще чем-нибудь заявится Сара, никто ей не откроет, она спросит соседей, а те скажут, что уж давно его не видели. Она попробует дозвониться до его родных, но в телефонной трубке гудки, гудки, и тогда она забеспокоится. Что произошло? – станет теряться она в догадках. Как я могла бросить его одного?

Мэйкон подметил, что с недавних пор Сара видится ему этаким врагом. Он уже не тосковал по ней и начал измышлять ей муки совести. Удивительно, как быстро он переменился. Значит, таков он, плод двадцатилетнего брака? Мэйкон с удовольствием воображал, как Сара казнится. Вновь и вновь придумывал ей покаянные слова. Такого с ним не было с детства, когда он представлял мать, рыдающую на его похоронах.