Жан Кокто - Двойной шпагат. Орфей. Опиум

Жак маялся от скуки. Он робел перед траурным крепом. У него не хватало храбрости зажать в коленях ногу Жермены.

Галлито, – тупо отдавалось у него в голове. – Гал-гал-гал-галлито, гал-гал-гал.

И это «гал» [18] Галл – знаменитая «олорифма», когда две строки полностью рифмуются. Сюжетом двустишия, сочиненного, предположительно, Виктором Гюго, послужил цветочный карнавал в городе Ним, где выбираются король и королева. зацепило в памяти стишок Виктора Гюго:

Он бормотал их себе под нос, как привязавшуюся песенку.

– Что ты там бормочешь? – спросила Жермена.

– Ничего. Вспомнил один стишок Виктора Гюго.

– Прочти сначала.

– И что все это значит?

– Галл – некий человек по имени Галл; хотел королевиных губ яда – хотел целовать королеву; несмотря на то, что лгал и губил других королев, дамы были готовы идти за ним хоть за Ним.

– Не понимаю, что такое – за ним за ним?

– Город такой есть – Ним.

– А дальше что?

– Ничего, это все.

– Издевался он, что ли, этот Виктор Гюго – такую чушь писать?

– Это он нарочно: шутка такая.

– По-моему, не смешно.

– Смешно и не должно быть.

– Ничего не понимаю.

– Тут строчки на слух одинаковые, а по смыслу разные.

– Объясни получше.

– Они рифмуются не в конце, а сплошь.

– Тогда это не стихи, раз они просто одинаковые.

– Они не одинаковые, потому что смысл разный. Это такая фигура высшего пилотажа.

– Не вижу никакого высшего пилотажа. Я тебе хоть двадцать таких фигур сочиню, если достаточно повторить подряд одно и то же и сказать, что это стихи.

– Жермена, да ты послушай; ты же не слушаешь…

– Спасибо. Я, стало быть, дура.

– Ох, Жермена…

– Ладно, не будем об этом, раз я не способна понять.

– Я не говорил, что ты не способна понять. Ты сама попросила объяснить эти стихи. Я объясняю, а ты злишься…

– Я? Злюсь? Ну, знаешь ли! Да я плевала на твоего Виктора Гюго.

– Во-первых, Гюго никакой не мой. Во-вторых, я тебя люблю. Стихи дурацкие, и хватит о них.

– Только что ты говорил, что они не дурацкие. Ты их назвал дурацкими, только чтоб отвязаться.

– Мы же никогда с тобой не ссорились. Неужели переругаемся из-за такой ерунды?

– Как хочешь. Я тебя вежливо спрашиваю, а ты, видите ли, о чем-то думаешь, я тебе мешаю, и ты суешь мне конфетку, чтоб отстала.

– Я тебя не узнаю!

– Я тебя тоже.

Эта сцена, столь мелочная, первая сцена между Жаком и Жерменой, продолжалась от самого Булонского леса. Бросив «я тебя тоже», Жермена отвернулась и всю дорогу смотрела на деревья. Госпожа Рато по-прежнему обмахивалась веером.

Они прибыли в Версаль, перекусили в «Отель де Резервуар» – ни Жермена, ни ее мать не проронили ни слова.

На обратном пути Жермена нарушила молчание и самым покладистым голоском начала:

– Жак, любовь моя, эти стихи…

– Ох!

– Пожалуйста, объясни мне их.

– Вот слушай. Повторяю раздельно: Хотел – Галл – королевиных – губ – яда; – Хоть и лгал – королев – иных губя – да – За ним – дам – миллион – Хоть за Ним да – мил – ли – он?

– Ну вот, видишь, это одно и то же.

– Да нет же.

– Ты только говоришь «да нет», а вот докажи.

– Тут и доказывать нечего. Это известный пример.

– Известный?

– Да.

– Знаменитый?

– Да.

– Тогда почему я его не знаю?

– Потому что ты не интересуешься литературой.

– Ага, что я говорила? Выходит, я дура.

– Послушай, Жермена, ты не дура, совсем даже наоборот, но сегодня ты меня просто пугаешь. Ты нарочно стараешься меня напугать.

– Только этого еще не хватало.

– До чего же грустно мучить друг друга из-за такой глупости.

– Я тебя за язык не тянула.

– Хватит. Мне плохо. Теперь я прошу: помолчи.

Так они продолжали обмениваться уколами до самого дома. Тут госпожа Рато разомкнула уста.

– Знаете что, дети мои, – сказала она, складывая веер, – все это никак не отменяет того, что мсье Галл пользовался успехом у дам.

Это материнское изречение свидетельствовало о непогрешимом чувстве реальности.

Вообще госпожа Рато высказывалась редко, но метко. То это было: «Бедный мой муж всего за час прибрался», то – «Что вы говорите, господин Жак? Париж назывался Лютецией? Вот новости!»