Жан Кокто - Двойной шпагат. Орфей. Опиум

Вошли Луиза и Махеддин. Встреча их, казалось, не обрадовала, особенно Махеддина.

Может ли писатель всунуть в середину книги историю, выходящую за ее пределы? Да, если эта история уточняет характеристику одного из персонажей. Так вот, следует уточнить, что Луиза была добрая душа, но истая Сюплис-Шампань.

Во времена, предшествующие началу этой книги, Луиза танцевала в «Эльдорадо» [12] «Эльдорадо» – знаменитое кабаре на бульваре Страсбур, где выступала Мистингетт (Жанна Буржуа) (1875–1956). В юности Кокто часто бывал там с приятелями. . Четверо школяров ходили туда ей аплодировать и бросать к ее ногам букетики фиалок. Первого января они отважились подарить ей кулон. Самый отпетый стянул у какой-то престарелой родственницы изумруд. Он простодушно согласился предоставить жребию решать, кто преподнесет подарок. Жребий пал на самого робкого. Луиза поблагодарила небрежной лаской. Они решили, что изумруд для актрисы – мелочь, капля в море. Никто не вспомнил, что море именно из капель и состоит.

Спустя долгое время после заключительного эпизода нашей книги, робкий подросток, с тех пор ставший дипломатом, где-то встретил Луизу. Пустились в воспоминания.

– Помните, – сказала она, – тот кулончик под изумруд? Я его отдала матери. Она с ним не расставалась. Велела так и похоронить ее с этим кулоном.

Дипломат признался, что изумруд был краденый и настоящий. Луиза побледнела.

– Вы можете в этом поклясться? – спросила она. И он не решился поклясться, ибо у Луизы в тот миг было лицо гробозора.

Вернемся на улицу Моншанен.

Излюбленным местом обеих парочек был скейтинг. Туда они и направились. Бармен и инструкторы были их добрыми знакомыми.

Молодой человек с лицом белошвейки, в плаще с капюшоном и жемчужном колье крутился между столиками, улыбаясь одним, задевая других, кричал, что еще круг – и его стошнит. Отработанные модуляции его голоса напоминали нелепые выверты стиля модерн.

В любом другом месте этого монстра побили бы камнями. Здесь он был неким фетишем. Его обласкивали, всякое его слово в свой адрес почитали за честь. Он приветствовал Жермену и Луизу рукопожатием, а мужчин – кокетливой ужимкой.

Темная сторона Жака тщетно передавала его светлой стороне ощущение морального дискомфорта. Он принял этот рваный ритм, приспособился к нему. Он шел по крышам походкой лунатика, и голова у него не кружилась.

Монстр соизволил на минутку подсесть к ним. Приглушенным на это время голосом он расхваливал кольца Луизы. Демонстрировал свои. Рассказывал про налет полиции.

Когда движется все сразу, кажется, будто ничто не движется.

Осознать свою душевную леность Жаку мог бы помочь какой-нибудь неподвижный ориентир. Пусть бы он, к примеру, представил себе отца или мать посреди этого гульбища. Но сейчас он действовал далеко от них, далеко от самого себя, уютно облокачиваясь на зеркало грязных вод.

Окажись он в таком месте один, ему стало бы противно. Неотделимый от Жермены, которая запанибрата болтала с фетишем, он ничем не возмущался и жил как живется.

Оркестр заиграл модный танец.

Мода умирает молодой. Вот почему так серьезна ее легковесность. Апломб успеха и грусть о его скоротечности облагораживали этот танец. Всей этой музыке суждено было в свой срок пронзить сердце Жака. Они закружились по площадке.

Когда все остановились, глядя, как монстр исполняет очередной номер, Луиза вдруг вскрикнула: «Вы?» – и они, обернувшись, увидели Озириса, который игриво улыбался, опираясь на трость, между тем как его нос, цилиндр, жемчужная булавка сверкали в свете электрических шаров.

– Да, дети мои, я самый! И даже вполне довольный. Последние дни меня донимают анонимными письмами, в которых говорится, что Жермена целыми днями пропадает на скейтинге с любовником. Я решил проверить и убедился, что это выдумки. Вот так-то, – заключил он, потрепав Жака по плечу, – потому что между нами, голубчик, не в обиду вам будь сказано (на вкус на цвет товарищей нет), вы – не ее тип мужчины.

Он сел. Жермена молотила его кулачками, грозилась и оправлялась от встряски.

– Вообще-то, – сказал он, раскрывая бумажник, – мне сдается, что это почерк Лазаря. Может быть, он решил поквитаться. Вот, Жак, возьмите, мой мальчик, проглядите эти письма. Вы, молодежь, выросли на Рокамболе [13] Рокамболь – персонаж романов Понсон дю Террайля (1829–1871), созданных во времена Второй империи, чрезвычайно популярных во Франции в начале века. Кокто использует, в частности, цитату из книги «Рокамболь» как эпиграф к эссе о художнике Джорджо Де Кирико. , вы тут лучше разберетесь, чем такой старый дурак, как я.