Уильям Уилки Коллинз - Когда опускается ночь

Свое мрачное пророчество мистер Бокшес произнес с поразительным самодовольством и все это время кивал и улыбался из окна несчастному, который некогда в запальчивости попытался задеть его. Когда его возлюбленный враг скрылся из виду, он отвернулся и с удовольствием прошелся раза два по комнате, чтобы размяться. Тем временем я поставил холст на мольберт и уже собирался просить мистера Бокшеса сесть, когда он снова напустился на меня:

– Ну, мистер художник! – От нетерпения он зашагал быстрее. – В интересах городского совета, ваших нанимателей, позвольте мне в последний раз спросить: когда вы намерены начать?

– И позвольте мне, мистер Бокшес, также в интересах городского совета спросить вас: неужели вы считаете, будто позировать для портрета следует, расхаживая по комнате? – ответил я.

– Ага! Остроумно, чертовски остроумно! – парировал мистер Бокшес. – Это первая ваша разумная фраза с тех пор, как вы вошли в мой дом; вы уже начинаете мне нравиться.

С этими словами он одобрительно кивнул мне и вскочил в высокое кресло, которое я для него поставил, с проворством юноши.

– Ну, мистер художник, – продолжал он, когда я придал ему нужное положение (он потребовал портрет анфас, поскольку тогда городской совет получил бы больше за свои деньги), – должно быть, нечасто вам попадается столь выгодная работа, верно?

– Не слишком часто, – согласился я. – Я не был бы бедняком, если бы на меня постоянно сваливались заказы на портреты в полный рост.

– Вы – и бедняк?! – презрительно воскликнул мистер Бокшес. – Я выдвигаю возражения против этого утверждения с самого начала. Между прочим, на вас хороший суконный сюртук, свежая рубашка, вы гладко выбриты. У вас щеголеватый вид человека, спавшего в чистой постели и отменно позавтракавшего. Нечего тут нести мне чепуху о бедности, ведь я знаю, что это такое. Бедность – это значит выглядеть пугалом, чувствовать себя пугалом и терпеть обращение как с пугалом. Вот каким я был, позвольте сообщить, когда задумался, не пойти ли в юриспруденцию. Бедность, тоже мне! Берет ли вас оторопь, мистер художник, когда вы вспоминаете самого себя в двадцать лет? Меня – берет, даю вам честное слово.

Он до того раздраженно заерзал в кресле, что я в интересах своей работы был вынужден попытаться успокоить его:

– Должно быть, при вашем нынешнем благоденствии приятно бывает иногда вспомнить прошлое и все те ступени, которые вы преодолели на пути от бедности к достатку, а оттуда – к нынешнему своему богатству.

– Ступени, говорите?! – вскричал мистер Бокшес. – Не было никаких ступеней! Я был ловок, чертовски ловок, и первое же мое дело враз, в один день, принесло мне пятьсот фунтов.

– Огромный шаг на пути к успеху, – подхватил я. – Должно быть, вы сделали выгодное вложение…

– Ничего подобного! У меня и шестипенсовика свободного не было – что тут вложишь? Я получил деньги благодаря мозгам, рукам и напористости, более того, я горжусь своим поступком. Любопытная была оказия, мистер художник. Иные, пожалуй, постеснялись бы рассказывать подобное, но я никогда ничего не стеснялся и рассказываю об этом направо и налево – с начала и до конца, правда без имен. Даже и не думайте подловить меня на том, что я упоминаю имена! Кто-кто, а Томас Бокшес умеет держать язык за зубами!

– Раз вы всем рассказываете об этой «оказии», – заметил я, – вероятно, вы не обидитесь, если я скажу, что и мне хотелось бы выслушать ваш рассказ?

– Что за люди! Я же говорил вам – меня невозможно обидеть! И я говорил вам минуту назад: я этим горжусь! Я все расскажу вам, мистер художник… но постойте! В этом деле я отстаиваю интересы городского совета. Сможете ли вы рисовать, пока я говорю, не хуже, чем пока я молчу? Не усмехайтесь, сэр, вам здесь не положено усмехаться, вам положено отвечать – да или нет!

– Да, раз так, – сказал я не без свойственной мне резкости. – Я всегда рисую лучше, если слушаю интересную историю.

– Историю?! Я не собираюсь рассказывать вам никаких историй, я намерен сделать заявление. Заявление – это описание истинного положения дел, то есть прямая противоположность истории, каковая есть описание вымышленных событий. А я намерен изложить вам, что случилось со мной на самом деле.

И Бокшес, прежде чем приступить к рассказу, спокойно устроился в кресле, чем несказанно обрадовал меня. Его удивительная манера держаться и разговаривать произвела на меня тогда столь сильное впечатление, что я, пожалуй, сумею повторить его «заявление» и сейчас – почти теми же словами, какими он изложил его мне.